— Ты скрыл от своих, что твоя любовница — французская шпионка?! Ведь это грозит тебе трибуналом, Хельмут!

Трибунала не будет. Надо уметь видеть игру на один ход вперед. Всего лишь на один… А я-то хотел понять все сразу! Хельмут пристально посмотрел ей в глаза. — Скажи мне только одно, честно скажи, Джен — чей это сын?

— Генрих — наш ребенок. Я родила его потому, что любила тебя. — Твердо произнесла Эжени.

— Спасибо. Мне будет легче решать свои последние дела с этой мыслью… — На несколько долгих, бесконечных мгновений их взгляды встретились. Еще секунда, и Эжени, сметая все сомнения, бросилась бы к нему на грудь. Словно почувствовав это, Хельмут посмотрел на часы. — Время на исходе. Курт передаст тебе документы на другое имя и посадит в поезд… Мне бы хотелось остаться в твоей памяти таким, как тогда — в грязи и пыли на омытом дождем шоссе. Ведь ты еще не знала, что я — мишень… А я был уверен, что о великой любви знают лишь поэты и композиторы… В сущности, мне действительно повезло, Жаворонок.

— Я не уеду, Хельмут. Ты обещал, что мы будем вместе. Ведь мы любим друг друга! Пусть сражаются секретные службы, пусть бушует эта сумасшедшая война, а мы исчезнем — мир так велик!

— И велик соблазн… Еще вчера было бы не поздно. Если честно, я сильно колебался, выбирая на распутье свою дорожку. И на одной из них мерещился маленький домик на берегу мексиканского залива и светлоголовый малыш, строящий из песка замки… Там была и ты, Джен… Уфф! До чего же прекрасна была ты, девочка…

— Так что же изменилось?

— Два дня назад взлетела в воздух «фабрика смерти», а вчера в нашем департаменте узнали о том, что к делу причастна ты. Они получили доказательства и решили вопрос вполне по-деловому. Я должен пристрелить тебя — это будет мой шанс получить алиби в этом деле… Шеф просчитался, рассчитывая на мое благоразумие… — Хельмут поднял лицо, рассматривая абажур. На скулах ходили гневные желваки. Справясь с волнением, он продолжал. — И тогда для меня осталась лишь одна дорожка, увы, только одна, Джен… И я торопился пройти ее. За мной, естественно, ходили по пятам. Пришлось отделываться от слежки силовыми методами. Курт выкрал тебя, а я ухитрился сбежать сам — не зря учил других, как выкручиваться из безвыходных ситуаций. Надеюсь, нас никто не сопровождал сюда.

— Так мы можем уехать вместе! Хельмут… — Не решаясь приблизиться, Эжени протянула ему руки.

— Нет, девочка, нет… Поцелуй меня, а потом возьми вот это, — по скатерти к Эжени заскользил тяжелый «манвихер». — Этой мой именной пистолет. Если ты сумеешь застрелить меня — твои шансы угодить французам удвоятся. Сегодня, 15 августа, день рождения Наполеона Бонапарта, — отметим его с надлежащей помпой.

— Ты сумасшедший, Хельмут. Ты ненавидишь и презираешь меня. Такое можно предложить лишь самой последней дряни. — Побелевшие от возмущения губы Эжени дрожали.

— Но Шарль сделал это. — Хельмут передал вторую записку. — Я перехватил ее несколько часов назад. Не хотел портить прощание. А может… ревновал.

— «Сокровище мое, Эжени! Я чувствую, ты в опасности, мое сердце дает сбои.