|
Самое худшее, что может со мной случиться, – это изгнание на четырнадцать лет. А всем известно, чего стоят четырнадцать лет изгнания венецианского патриция. Через год он понадобится, его вернут… Наам была права… Да, так я и сделаю… Но что, если Эдзелино уже говорил с теткой и сестрой, если они тоже станут моими обвинительницами? Ладно, пусть. А доказательства?.. Во всяком случае, всегда останется возможность бегства. Если я не смогу увезти все свое золото, отправлюсь к пиратам и организую морской разбой на куда более широкую ногу. В несколько лет соберу огромное состояние и уеду проживать его под вымышленным именем в Кордову или Севилью, – говорят, жизнь там развеселая. Разве деньги не владыка мира?.. Правда же, доктор хорошо поступил, усыпив меня. Сон меня возродил, вернул мне всю мою энергию, все надежды! Орио говорил сам с собой в приступе какой то лихорадочной энергии. Глаза его, устремленные в одну точку, сверкали, бледные губы дрожали, руки скрючились на отощавших голых коленях. Увлеченный своими злостными планами и гнусными речами, «самый красивый мужчина Венеции» был сейчас омерзителен. Пока он размышлял вслух, маленькая дверь за портьерой открылась и в комнату бесшумно вошла Наам. – Это ты? Где ты пропадала? – спросил Орио, едва удостоив ее взглядом. – Дай мне халат, я должен одеться и выйти!.. Но когда Наам подошла, чтобы подать ему халат, он внезапно встал и так и застыл на месте от изумления и ужаса. Наам была бледнее занимавшегося сейчас рассвета, губы ее приняли свинцовый оттенок, глаза остекленели, словно у трупа. – Почему у тебя на лице кровь? – спросил Орио, отшатнувшись от страха. Он вообразил себе вдруг, что по бесчеловечным обычаям тайной венецианской полиции Наам была схвачена ее служителями и подвергнута пытке. Может быть, она рассказала… Орио смотрел на нее с ненавистью, смешанной со страхом. «Как мог я допустить такую неосторожность – оставить ее в живых? Следовало устранить ее еще год назад!» – Не спрашивай меня, что случилось, – произнесла Наам каким то безжизненным голосом, – тебе незачем это знать. – Ля хочу знать! – вскричал в бешенстве Орио и принялся грубо трясти ее. – Хочешь знать? – повторила Наам с презрительным спокойствием. – Узнай же на свой страх и риск. Я только что убила Эдзелино. – Эдзелино убит! Наверняка убит! Наверняка мертв! – вскричал Орио, в приступе безрассудной радости прижимая к своей груди Наам. Но тут он разразился каким то судорожным хохотом и вынужден был снова опуститься на стул. – Это кровь Эдзелино? – спрашивал он, трогая влажные руки Наам. – Это проклятая кровь вытекла наконец до последней капли? О, на этот раз он не вывернется, правда? Ты не промахнулась, Наам? О нет, рука у тебя твердая – кого ты ударишь, тот уж не встанет! Ты убила его, как пашу, правда? Тем же ударом в сердце – снизу вверх? Скажи мне, скажи! Да говори же!.. Рассказывай! Ах, не стоило ему возвращаться в Венецию… Недолго он погулял в Венеции, недолго наслаждался местью!.. И Орио снова разразился своим ужасным хохотом. – Я нанесла удар прямо в сердце, – мрачно произнесла Наам, – а потом бросила в воду… – Железо и вода! Хороша наша Венеция, хорошо встретиться с врагом на безлюдной набережной! Но как ты нашла его в такой час? Что ты сделала, чтобы с ним встретиться? – Я взяла лютню и пошла играть под окном его сестры. Я играла так упорно и долго, что брат проснулся и увидел меня в окно. Тогда я отошла на несколько шагов, но продолжала играть, словно дразня его. Он узнал меня по одежде, – это мне и нужно было. Он вышел из дому и приблизился ко мне с угрозами. Я отошла подальше, все продолжая играть, а потом опять остановилась. Он снова подошел, а я отошла. |
