Затем диктор повторил курсы валют и стоимость барреля нефти — бочка, да, ценилась страшно низко: два доллара и тридцать четыре цента.

Что происходит и что тут случилось?

Автобус бодро несся дальше, приближаясь к окраинам города. Автомобильного трафика практически не существовало, а все обочины были впритык заставлены машинами — очевидно, брошенными. В иных местах они стояли даже в два ряда. Промелькнули две заправки «Бритиш петролеум», которые Алексей помнил еще со своего времени — одна на левой стороне проспекта Мира, вторая на правой. Обе производили впечатление навсегда покинутых: ни единого человечка вокруг, грязные колонки, кое-где разбитые витрины.

Рекламных плакатов также сильно поубавилось в сравнении с реальностью, и выглядели они старенькими, выцветшими и залитыми дождями и придорожной грязью. Продвигались в основном вещи знакомые, привычные: мобильная связь, шоколадки и даже новая модель «БМВ». На «автомобильном» плакате мелькнуло: «Работает на полностью возобновляемых источниках энергии!» И еще один билборд, свеженький, с иголочки, восхвалял (как и недавнее радиосообщение) переселение из Москвы на периферию:

ЦЕЛЕБНАЯ СИЛА АЛТАЯ! БЕСПЛАТНО МЕНЯЕМ ВАШУ КВАРТИРУ НА ДОМ С УДОБСТВАМИ НА БЕРЕГУ КРИСТАЛЬНОЙ РЕКИ! ПОЛЦЕНЫ ЗА КРУПНЫЙ РОГАТЫЙ СКОТ, СВИНЕЙ, КРОЛИКОВ И КУР! ДЕСЯТЬ ГЕКТАРОВ ПАХОТНОЙ ЗЕМЛИ В АРЕНДУ!

Вероятно, именно эти объявления, вкупе с ценами на нефть, заброшенными машинами и бензозаправками, объясняли малое количество людей на улице и общее состояние заброшенности и неуюта.

Может (размышлял Данилов), случилось следующее. В мире создали дешевые источники альтернативной энергии. Кто знает, водородные двигатели или солнечные батареи с огромным кпд. И корпорации не стали их придерживать и мариновать, а успешно внедрили — в результате чего цена на нефть (и газ) на биржах стала катастрофически падать. Как следствие, российская экономика, круто завязанная на добыче сырья, стала резко падать. Нет доходов — нет налогов, не стало даже денег, чтобы переработать нашу нефть в бензин. Деваться людям некуда, границу снова, как во времена коммунистов, закрыли на замок. Работы нет, налоговых поступлений нет, и столичный люд потянулся в деревню — кормиться собственным трудом.

Но это была всего лишь версия. Чтобы узнать подробности, следовало завести разговор с кем-то из попутчиков — в дороге люди становятся болтливыми, — узнать, как у них здесь все организовано. Прикинуться, допустим, иноземцем, лишь час назад прибывшим в Москву (в сущности, так оно и было), и выяснить, что к чему. Народу в автобусе немного, каждый занял отдельное сиденье у окна, можно спокойно пройти по салону, подсесть и поговорить. Вон откинулся насупленный подросток с наушниками и в капюшоне, дремлет пенсионер в шляпе и старой одежонке, девчонка увлеченно переписывается с кем-то по мобильнику. Но что-то внутри, какой-то внутренний, что ли, голос шептал Алексею: не надо ничего выяснять. И иноземцем не надо прикидываться. Не накликать бы беды. Как там, бишь, сказал, в изложении радио, маршал-академик-президент Долотов? Наша, заявил, граница на замке, и мы не позволим ее нарушать изнутри или снаружи. Может, у них тут иноземцы, как во времена Сталина, диво-дивное и вне закона? Сразу в кутузку поволокут?

Транспорт выскочил за пределы МКАДа и очень скоро въехал по эстакаде в Мытищи.

— Молодой человек, вы тоже к Кордубцеву едете? — подошла сзади и тронула Данилова за плечо бодрая и стройная пожилая леди с голубыми букольками.