— Это было так жутко, Матсик, так жутко, я уже думала, что умру, но тут… — рассказывала она.

Но тут она заметила, что Матсик уснул и не слышит ее.

И наступил канун Иванова дня

И наступил канун Иванова дня. На лугу установили столб, украшенный цветами и лентами, и вечером вокруг столба начались танцы. Заводила Калле играл на гармошке, и людей собралось видимо-невидимо. Анна сидела и представляла себе, что она тоже танцует. Будто на ней красная жилетка и зеленая юбка, и волосы длинные, до колен, и она танцует лучше всех, так танцует, что все завидуют, глядя на нее! В это время откуда-то притопал Пейтер и уселся рядом с ней. Только сел и сразу начал талдычить, что ему скоро надо домой возвращаться, но Анна его не слушала.

— Посмотри назад! — прошептала она.

И они стали незаметно оглядываться. По чести говоря, они смотрели больше назад, чем вперед, потому сзади них сидела особа в неслыханно короткой юбочке. Пейтер успел посмотреть три раза, Анна — целых пять. Особа была нездешняя, из первых в году туристов. Она обняла за плечи другого туриста, потом они встали и ушли. Такая воображала, даже не взглянула на Анну и Пейтера, идет и смеется, хоть бы постыдилась.

А потом смотреть на народные танцы стало уже не так интересно, да что там — просто опасно. Анне поминутно приходилось нагибаться, потому что Мариетт носилась как полоумная по всему лугу. Не дай бог, увидит Анну рядом с Пейтером! Кое-кто из собравшихся на праздник взрослых просил Мариетт угомониться и не мешать выступлениям танцоров. Они не знали, что это за человек! Мариетт гонялась за Сусси, а когда поймала бедняжку, стала с дикими воплями скакать вместе с ней так безобразно, что один взрослый вынужден был подойти и сказать ей, чтобы она убиралась вон. Мариетт на минуту опешила, потом заорала во всю глотку:

— Не твое собачье дело, старый хрыч!

Правда, Сусси в это время сумела улизнуть, и Мариетт так разозлилась, что ее пышные локоны стали похожи на ежовые иголки. Только она снова высмотрела Сусси и хотела броситься за ней, как появился сторож и схватил нарушительницу порядка за шиворот. Казалось, наконец-то они избавятся от Мариетт, но тут она увидела Анну, хотя та согнулась в три погибели за спинами соседей по скамейке. Увидела и на миг остановилась, потом и Пейтера заметила, и совсем застыла на месте, сколько сторож ни тянул и ни дергал ее. Стоит и таращится, медленно открывая свой широкий зубастый рот. И надо же было Пейтеру в эту самую минуту дернуть Анну за рукав:

— Мне пора уходить, Анна! Мне надо домой!

Сторож тянул Мариетт изо всех сил, но она будто в землю вросла, только рот открывался все шире и взгляд явственно говорил: «Так-так! Ты здесь вместе с Пейтером!»

— Анна! — твердил Пейтер. — Слышишь, мне надо идти!

И тут!.. Хохот, все тело Мариетт затряслось от отвратительнейшего злого хохота, так что ноги отказывались ее держать, и она вынуждена была опереться о сторожа. И что хуже всего — хохот был беззвучный, ничего не слышно, только видно, что этому смеху не будет конца. Анна сидела, будто оглушенная. В конце концов сторож все-таки увел Мариетт, но как ему это удалось, Анна уже не видела. Она не смела смотреть в ту сторону. А тут еще Пейтер встал со скамейки:

— Анна! Я пошел! Меня ждут!

Но Анна даже ухом не повела. И Пейтер ушел.

Немного погодя Анна тоже встала. Побрела, как в дурмане, вслед за Пейтером и догнала его около кафе Бэкстрёмов, но рядом идти не пожелала, плелась за ним в двух-трех шагах.

И когда они дошли до калитки Пейтера, она не стала входить, а велела ему следовать за ней на пляж.

Вряд ли Пейтер уразумел, почему она так злится на него, и все же он подчинился, хоть и ворчал всю дорогу. До тех пор ворчал, пока Анна не зажала уши, а когда он стал что-то кричать, она еще крепче прижала ладони к ушам.