Рано утром вынесли раскладушку, вымыли пол. Зина очень страдала. Почему-то обезболивающее не помогало. Лицо ее заострилось еще больше, а страдание так исказило его, что Зина не походила на себя. 

 

Врачи уже не уходили, и я поняла, что это агония. Я села рядом и взяла ее за руку. 

 

Врач и медсестра присели на стулья у двери, Наташа стояла, прислонившись к косяку, и плакала. 

 

- Наташа плачет, - прошептала я Зине. 

 

- Правда? 

 

- Наташа, иди сюда, - позвала я. 

 

Врач что-то пробурчала недовольно. Наташа подошла и поцеловала Зину. Зина слабо улыбнулась, довольная, что еще один человек о ней плакал. Разве врач понимала, что это было нужно умирающей - чтобы о ней кто-то плакал. Ничего она не поняла. 

 

Зина лежала ногами к окну, и Наташа приоткрыла окно, чтобы она могла видеть сад и небо, но Зина от боли не могла смотреть. Она дышала хрипло, все с большим трудом. 

 

- Я здесь, Зина, рядом с тобой, - повторяла я, не выпуская ее руки. 

 

- Белые журавли... - сказала она. 

 

Внезапно боль полностью отпустила ее. На лице выразилось такое облегчение, такая отрада, что я обрадованно прошептала : 

 

- Ей легче! 

 

Врач наклонилась, внимательно посмотрела на Зину и медленно закрыла ей глаза. Потом заставила меня отпустить Зинину руку. 

 

- Отмучилась, - сказала Наташа. 

 

Все ушли, а я, ошеломленная, сидела возле тела Зины. 

 

Таинство смерти потрясло меня. Так вот как это бывает! Я сидела часа два. Потом тело отнесли в морг, а я пошла домой. 

 

Рябинину забыли сказать, что его дочь умирает. Когда он утром позвонил, все было кончено. 

 

Его секретарша сказала, что Рябинин долго рыдал у себя в кабинете. Она хотела войти, чтобы как-то успокоить его, но не осмелилась. Значит, и у него пробудилась жалость, а может - раскаяние? 

 

Я была настолько измучена физически и морально, что, приехав домой, даже не поела, а сразу легла в постель и уснула. Я видела сон. Залитую солнцем поляну и на поляне танцующую Зину. На ней было красное, широкое, прозрачное платье, в точности такое, как у нее было у маленькой, лет семи, но Зина была теперешняя - не девочка, а девушка. Как она танцевала! Опьяненная весной и солнцем, она носилась по поляне, почти не касаясь земли, раскинув руки, легко и непринужденно. Лицо ее смеялось и радовалось. И звонили колокольчики. А я стояла, улыбаясь, и смотрела, как Зина танцует, и слушала, как звенят мелодичные, нежные и невидимые колокольчики... 

 

Постепенно звон их стал резок и неприятен. Я проснулась. Звонили к нам. Я вскочила заспанная и бросилась к телефону. Оказывается, звонили в дверь. Накинула на себя платье, отперла дверь, увидела милое, взволнованное, измученное лицо Ермака. Рядом с ним стоял какой-то угрюмый лейтенант. Оба они были в форме и, когда вошли, без приглашения сняли плащи и повесили их в передней. Я, не дожидаясь, когда они разденутся, прошла в столовую и села в кресло. Я была не причесана - ну и пусть. И платье впопыхах надела мятое... 

 

Ермак крепко пожал мне руку, его товарищ холодно кивнул. Они сели на стулья. Ермак сильно нервничал. 

 

- Зина умерла, - сказала я Ермаку. 

 

- Знаю, Владя, ты не спала всю ночь... мне рассказывали. Прости, что тебя побеспокоили, но.