Алессандро считал меня Хранителем, только ну о-очень законспирированным. Франческо строил куры, а Кавальери-старший делал вид, что умиляется резвости сынули. Идиллия длилась до тех пор, пока не пришло письмо, в котором говорилось что-то про наличие не только Хранителя, но и Мстителя. И Мститель обещал Кавальери верную погибель — в кратчайший срок и в ужасных муках. Послание оказалось прямо на столе в номере, хотя никто его не приносил — ни портье, ни горничная, ни одуревший от секса и шампанского Чингьяле. А тут мои дубоватые соратнички проявили инициативу — заявились прямо в отель и потребовали дать им отчет по всей форме — раз, и немедленно приступить к деловым переговорам — два-с. Кавальери, почувствовав неладное, отказались вести пустопорожние беседы с посредниками. Им вообще показалось, что это не столько посредники, сколько частные сыщики, а то и русские мафиози — деньгу приехали выколачивать. Последствия, как говорится, не замедлили.

К счастью, мои друзья с их благими намерениями удалились еще до того, как послушный сын своего отца приступил к характеристике их деятельности. Небось, тоже почуяли неладное. Да что там: в воздухе витал вопрос "когда, наконец, мы лишимся вашего общества?" Вот мои обалдуи и слиняли. А может, поняли, что информации — полезной и легкоусвояемой — не дождутся. И мы с Франческо остались одни. Он закончил свою повесть, держа меня за руку, и ничего не надо было переводить, все было ясней ясного — кроме дурацкого главного вопроса насчет личности убийцы и содержания треклятой бумаженции. Чтобы объяснить поведение моего порочного предка, я прочитала Франческо избранные места из дедова дневника. Когда перевод горестной "Песни песней" на итальянский закончился, мой Ромео покачал головой:

— Они любили друг друга, любили… Мой дед всю жизнь тосковал, так никогда себя и не простил. Бабка была женщиной властной, прижимистой, поместье было у нее в руках, она всем заправляла до самой смерти. Деда презирала, это я еще мальчишкой понял, но я дедушку очень любил. Мне с ним хорошо было, он столько видел, так здорово рассказывал… Змеев умел запускать лучше всех в округе, праздники затевал по любому поводу. Когда мой отец вырос, мать стала приучать его вести дела: фермами управлять, деньги из арендаторов выколачивать, землю прикупать, торговаться за каждый грош, делать доходы на военных поставках. А дед в старости все больше сидел в саду или в своей комнате у окна, уронив книгу на колени, и смотрел вдаль, на дорогу. Он верил, что возлюбленный вернется. Уже и деньги Антонио посылать перестали, потом Кавалла умер. А дед все ждал, ждал. Наконец, поверил, что дорогой ему человек никогда не пройдет по нашей дороге — и умер.

— Винченцо деду письма писал, умолял приехать, — всхлипнула я.

— Да, дедушка часто рассказывал, что был когда-то очень счастлив и сам свое счастье погубил, — шепнул Франческо и привлек меня к себе, а я обняла его изо всех сил.

Чума на оба наших дома! Какие же они дураки! Но я своего счастья не отдам, вцеплюсь в суженого когтями и зубами, я женщина современная!

Следующие сутки пролетели, как в угаре. Хотя почему "как"? Это был самый настоящий любовный угар, я думала, про такое только в книжках пишут. Разделявшие нас страх и вранье, какой-то нелепый древний раздор — все прошло, как сон пустой! Как было замечательно уже днем проснуться рядом с Франческо, посмотреть на него, раскинувшегося во всю ширь кровати, с порозовевшим от нежности Прудоном под боком (ох, любят моего титана звери — видать, человек хороший!), а потом потихоньку выбраться из-под одеяла и встать под душ, удерживаясь, чтобы не запеть самым немузыкальным образом! И стряпать на завтрак все подряд — омлет, бекон, салат, гренки, пирожки с повидлом, круассаны и капуччино.