В некоторых местах, двухвёрстный лот не достаёт дна.

Правая сторона озера вся сплошь покрыта лесистыми горами, на которых до сих пор лежит снег.

Одна из этих гор напоминает очертаниями человеческую голову.

На неё указал мне один из местных жителей, ехавший в Читу.

— Бурятская легенда, — сказал он, — говорит, что один бурятский святой постоянно молился около этого места, простаивая на коленях по целым суткам, Великий Дух, довольный такой усердной молитвой, обратил его в скалу и поставил на страже любимого им моря.

Гору эту буряты считают святыней и по праздникам собираются сюда молиться, бросая каждый раз в море то медную, то серебряную, а то и золотую монету.

По слухам, у подножие этой скалы накопилось много денег.

Явились русские смельчаки, которые пытались добыть их, но без успеха.

Сообщили мне также и интересную особенность этого озера-моря.

Всякий предмет, брошенные в него и утонувший, через несколько дней выбрасывается на берег.

Вследствие этого ни один из утонувших людей не остаётся долго на дне, а выбрасывается на берег.

Осенью в непогоду Байкал страшен своим бурным волнением.

Недаром за ним установилась и репутация, и название Чёртова озера.

Переехали мы Байкал, прибыли на пристань Танхой.

Совсем китайское название.

Оказывается же, — по словам служащего на этой дороге, — что это испорченное чисто русское слово.

В этом месте берег Байкала образует очень тонкий мыс, и рабочие ещё при производстве разведок дороги назвали её «тонкой», делая ударение на последнем слоге, а отсюда произошло название пристани и первой станции «Танхой».

Как гибок русский язык, и как ломают его сами же русские люди!

На этой китайско-русской пристани нас встретил уже не начальник станции, а комендант, оказавшийся впоследствии очень любезным человеком.

На рельсах при прибытии парохода «Ангара» стоял арестантский поезд, в котором везли арестантов на работы по кругобайкальской дороге.

Нас продержали часа два на пароходе, причём перед выпуском с него на берегу появился г-н комендант и заявил:

— В поезде занимают места по чинам. Сперва г-да генералы, затем штаб-офицеры и г-да военные врачи в первом классе, затем обер-офицеры — во втором и третьем классе.

Лица моё и другого штатского г-на Соколова, едущего по делам в Харбин, вытянулись.

— А мы, штатские? — спросил я.

— Будете посажены на поезд, если будут места после занятия мест г-дами офицерами и врачами.

Но вскоре мы успокоились.

Для нас с г-ном Соколовым нашлось свободное купе первого класса.

По мере приближения к театру войны знаешь о нём всё меньше — газет не видишь никаких.

На пристани «Танхой» мы простояли шесть часов и двинулись далее.

До станции «Мысовой» Забайкальской железной дороги едем по берегу величественного Байкала, на котором в этих местах, несмотря на стоящие жары, ещё плавают огромные льдины.

Говорят, что Байкал очищается от льда часто лишь в половине июня.

На переездах встретили сперва поезд с партией японцев в арестантских вагонах, а затем санитарный поезд с нашими ранеными в тюренченском бою — их эвакуируют в Иркутск и Красноярск.

К сожалению, несколько минут стоянки не дали мне возможности порасспросить этих чудо-богатырей, потерявших в славном бою столько отважных товарищей.

На «Мысовую» приходим в четыре часа утра, даю телеграммы о разрешении мне выехать со ст. Маньчжурия далее.

Телеграммы подписываются комендантом.

Иначе их не принимают — дорога на военном положении.

Едем дальше, по стране бывшей каторги.

Вот Верхнеудинск, где на городском кладбище находится могила декабриста князя Трубецкого.