— Он мне интересен, как человек, — возразила Соланж. — И секс тут ни при чем. Нельзя все сводить к нему. В своих фильмах у тебя всегда есть перекос в сторону этой сферы. Я тебе давно хотела об этом сказать.

— Почему не говорила?

— Не знаю. Возможно, была не до конца уверенна.

— А сейчас уверенность появилась?

Соланж кивнула головой.

— Наш разговор меня в этом убедил. Но я хочу тебя спросить еще об одном. О чем говорил этот священник?

— Он тебе тоже интересен?

— Не знаю, — не уверенно ответила Соланж. — Возможно. Так о чем?

— Ты ведь, кажется, возишь с собой Библию.

— Я католичка, конечно, ввожу.

— Что-то я не часто видел тебя в церкви, — заметил Святослав.

— Я редко посещаю храмы. Но разве от этого зависит вера. Вот ты любишь заходить в церкви, но не веришь совсем.

— Меня церкви интересуют, как арт объекты, а не место для встречи в Богом. Для этого они не нужны. Достань мне свою Библию.

Соланж из чемодана достала Библию и протянула Святославу.

— Если память меня не подводит, местный священник цитировал Экклесиаст, — произнес он. — Сейчас найду. Вот слушай, как этот текст звучит по-французски.

Соланж внимательно выслушала его.

— А ведь действительно это время настает, — тихо проговорила француженка.

Святослав поднял на нее голову.

— Ты это всерьез?

— А разве нет? То, что творится во всем мире, разве не доказывает справедливость этих слов?

Святослав захлопнул книгу и бросил ее на постель.

— Справедливость этих слов доказывалось бессчетное число раз, — насмешливо улыбнулся он. — Затем все проходило, и снова начиналась обычная жизнь. До следующего случая. И сейчас будет точно так же. Не вижу причины, почему нынешняя ситуация должна стать исключением. А потому нет смысла поддаваться таким настроениям.

— Что же ты предлагаешь?

— Переждать этот момент. И по возможности приятней. Нам повезло, что мы оказались у Михаила. Здесь несравненно лучше, чем в гостинице.

Соланж встала, прошлась по комнате, несколько минут стояла у окна и смотрела на улицу.

— Мне почему-то кажется, что на этот раз все серьезней, — проговорила она. — Ты же режиссер, ты, как никто другой, должен ощущать остроту момента, ее драматургию.

— И в чем же она?

Соланж резко повернулась к Станиславу.

— Происходит что-то невероятно ужасное. Такого не было давно, — она на секунду задумалась, — со времени Хиросимы и Нагасаки.

— Ты преувеличиваешь. Тогда в одночасье погибло огромное число людей. Сейчас ничего подобного нет.

— А мне все время кажется есть. Происходит все то же самое, только в другой форме. И этот священник в чем-то прав. Как там говорится: «и помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них».

Святослав подошел к Соланж, поцеловал и прижал ее к себе.

— Мы уже знакомы более четырех лет, а я никогда ничего подобного от тебя не слышал. Даже не предполагал, что ты можешь говорить на такие темы.

— Я тоже не предполагала. Это все ужасная эпидемия влияет.

— К черту ее, здесь мы вполне можем о ней пока забыть. Если станем об этом говорить постоянно, то просто свихнемся.

— Наверное, ты прав, — согласилась француженка.