– Все, что она дѣлала – было разумно; по этой причинѣ папаша и поручилъ ей воспитаніе своей младшей дочери, – добавила Кети съ веселою безпечностью, что было совершенно въ ея характерѣ, но это прямодушіе и увѣренность не произвели пріятнаго впечатлѣнія.

Президентша слегка пожала плечами.

– Милая Кети, твой папа, вѣроятно, всегда желалъ твоего блага и я никогда не осмѣливалась осуждать его распоряженія. Но въ душе онъ былъ аристократъ, строго исполнявшій свѣтскія приличія и, не знаю, понравилось-ли бы ему, еслибъ ты такъ неожиданно и нецеремонно порхнула къ нему въ домъ?

– Кто знаетъ? – возразила Кети. – Папа зналъ какая у него дочка. Кровь мельника неудержимо выказывается, этого избѣжать невозможно.

Совѣтникъ немного растерялся при этихъ словахъ, кашлянулъ и принялся разглаживать свои усы, между тѣмъ президентша стояла какъ окаменѣлая отъ испуга и пріняла такой видъ, точно неожиданный порывъ вѣтра пахнулъ ей прямо въ лицо; Флора-же громко разсмѣялась.

– Да, мельники вообще любятъ путешествовать, – воскликнула она. – Подумай, бабушка, какой фуроръ произведетъ наша младшая сестра на званомъ вечерѣ у Морица. – И прищурившись она посмотрѣла на важную даму, успѣвшую снова овладѣть полнымъ хладнокровіемъ.

– Я полагаюсь на врожденный тактъ твоей сестры, дитя мое, – сказала она, подавая въ то время руку доктору, что-бы поздороваться съ нимъ.

– Да, много поможетъ тутъ тактъ, – повторила Флора, насмѣшливо качая головою. – Мельничныя манеры точно также сроднились съ нею; добрая Лукасъ не позаботилась о томъ, что-бъ вбить ей въ голову свѣтскаго ума, въ томъ-то и горе. Впрочемъ я очень рада, что ты пріѣхала одна, Кети; надѣюсь что мы такъ лучше уживемся, чѣмъ если-бы ты постоянно висѣла у юбки твоей доморощенной гувернантки.

Кети сняла шапочку; отъ душнаго, пахучаго воздуха щеки ея сильно раскраснѣлись, а съ толстою каштановою косою надъ головою, она казалась еще гораздо выше.

– Ты совершенно не знаешь мою докторшу! – вскричала она. – Трудно найти болѣе поэтическую женщину.

– Что ты! Она верно мечтаетъ при лунномъ свѣтѣ и списываеть трогательные стишки. Можетъ быть даже сама сочиняетъ?

Молодая дѣвушка серьозно посмотрѣла на насмѣшницу.

– Стиховъ она не списываетъ, но переписываетъ рукописи своего мужа, такъ какъ наборщики медицинскаго журнала, не могутъ разбирать его неясный почеркъ, – сказала она послѣ минутнаго молчанія. – Она тоже не сочиняетъ сама стиховъ, потому что для этого у нея время нѣтъ, а всетаки она поэтичная женщина. Я вижу, что ты все еще улыбаешься, Флора, но твои насмѣшки не трогаютъ меня болѣе. Я очень упряма и утверждаю что ея поэтичность замѣчается въ ея воззрѣніяхъ на жизнь, въ которой она всегда старается найти свѣтлыя стороны; въ ея удивительной способности украшать свой простенькій домикъ, всюду куда не взглянешь, видишь добрую, прекрасную мысль и наконецъ, какъ она умѣетъ окружать любовью и спокойствіемъ своего мужа, меня, ея баловня и небольшой кружокъ добрыхъ друзей.

Въ эту минуту цѣлый дождь фіялокъ осыпалъ ея стройную фигуру и въ зимнемъ саду показалась маленькая Генріэтта; она остановилась у рѣшетки и прижала блѣдныя руки къ порывисто дышащей груди.

– Браво, Кети, – вскричала она. – Я бы съ радостью бросилась къ тебе на шею, но – посмотри на меня! Вѣдь просто смѣшно! Ты такая здоровая тѣломъ и душою – а я!… – Голосъ ея оборвался.

Кети бросила на столъ шапочку, все еще бывшую въ ея лѣвой рукѣ и побѣжала къ сестрѣ. Она нѣжно обняла слабое существо и едва удержала душившія ее слезы при видѣ исхудалаго личика Генріэтты. Флора закусила губы. Младшая сестра казалась величественною нетолько по своей фигурѣ, но и въ ясныхъ глазахъ ея и въ очертаніи губъ видѣлось рѣдкое прямодушіе независимости, въ присутствіи которой часто становится неловко.