|
— Эту бы, пожалуй, и не надо. Больно озорна. — Ах, тятенька, что это ты? Фленушка девица во всем самая распрекрасная,— вступилась за приятельницу Настя. — Ладно, знаем и мы что—нибудь,— молвил Патап Максимыч.— Слухом земля полнится. — Полно, батько, постыдись,— вступилась Аксинья Захаровна.— Про Фленушку ничего худого не слышно. Да и стала бы разве матушка Манефа с недоброй славой ее в такой любви, в таком приближенье держать? Мало ль чего не мелют пустые языки! Всех речей не переслушаешь; а тебе, старому человеку, девицу обижать грех: у самого дочери растут. — Да я ничего,— молвил Патап Максимыч.— Пусть ее приезжает. Только уж, спорь ты, Аксинья, не спорь,— а келейницей Фленушка не глядит. — А по—твоему девицам бирюком надо глядеть, слова ни с кем не сметь вымолвить? Чай, ведь и они тоже живой человек, не деревянные,— вступилась Аксинья Захаровна. — Ну, ты уж зачнешь,— сказал Патап Максимыч.— Дай только волю. Лучше б еще по чашечке налила. — Кушай, батюшка, на здоровье, кушай, воды в самоваре много. Свеженького не засыпать ли? — молвила Аксинья Захаровна. — Засыпь, пожалуй,— сказал Патап Максимыч.— А к именинам надо будет в городе цветочного взять, рублев этак от шести. Важный чай! — От ярманки шестирублевого—то осталось,— сказала Аксинья Захаровна. — Свежего купим. Гости хорошие, надо, чтоб все по гостям было. Таковы у нас с тобой, Аксинья, будут гости, что не токмо цветочного чаю, детища родного для них не пожалею. Любую девку отдам! Вот оно как! Девушки переглянулись меж собой и с матерью. Канонница глаза потупила. — Уж что ни скажешь ты, Максимыч,— сказала Аксинья Захаровна.— Про родных дочерей неподобные слова говоришь! Бога—то побоялся бы да людей постыдился бы. — Что сказал, то и сделаю, когда захочу,— решительно молвил Патап Максимыч.— Перечить мне не смеет никто. Настя, ласкаясь к отцу, с притворным смехом спросила: — Что ж ты с нами поделаешь, тятенька? — Тебя ожарить велю,— сказал, смеясь. Патап Максимыч,— а Параша тебя пожирней, ее во щи. И стану вами гостей угощать! — Пожалеешь, тятенька, не изжаришь. — А вот увидишь. — Полно—ка вам вздор—от молоть,— принимаясь убирать чайную посуду, сказала Аксинья Захаровна.— Не пора ль начинать утреню? Ты бы, Евпраксеюшка, зажигала покаместь свечи в моленной—то. А вы, девицы, ступайте—ка помогите ей. Канонница с хозяйскими дочерьми вышла. Аксинья Захаровна мыла и прибирала чашки. Патап Максимыч зачал ходить взад и вперед по горнице, заложив руки за спину. — Братец—от любезный, Никифор—от Захарыч, опять в наших местах объявился,— сказал он вполголоса. — Объявился, батюшка Патап Максимыч, точно что объявился,— горьким голосом ответила Аксинья Захаровна. |
