|
.. Как пить дадут — наплетут, намочалят невесть чего!.. И что им, глупым, захотелось за околицу!.. Чего не видали?.. Снег полоть, холсты белить!.. Да придется разве им холсты—то белить?.. Слава богу, всего припасено, не бесприданницы... А теперь, поди, у девок за околицей смеху—то, балованья—то что!.. Была и я молода, хаживала и я под Крещенье снежок полоть... Точим балясы до вторых петухов; парни придут с балалайками... Прибаутками со смеху так и морят... И чего—то, чего не бывало!.. Ох, согрешила я, грешница!.. А хочется девонькам за околицу... Ну, да им нельзя, хорошего отца дети; нельзя!.. Ох, девичья пора!.. Веселья все хочется, воли... Девоньки, мои девоньки!.. и пустила б я вас, да как сам—от приедет, как сам—от узнает... Тогда что ?.. В то время гурьба молодежи валила мимо двора Патапа Максимыча с кринками, полными набранного снега. Раздалась веселая песня под окнами. Пели "Авсень", величая хозяйских дочерей: Середи Москвы Ворота пестры, Ворота пестры, Вереи красны. Ой Авсень, Таусень!.. У Патапа на дворе, У Максимыча в дому Два теремушка стоят, Золотые терема. Ой Авсень, Таусень!.. Как во тех во теремах Красны девицы сидят, Свет душа Настасьюшка, Свет душа Прасковьюшка. Ой Авсень, Таусень!.. — О, чтоб вас тут, непутные!..— вздрогнув от первых звуков песни, заворчала Аксинья Захаровна, хоть величанье дочерей и было ей по сердцу. По старому обычаю, это не малый почет.— О, чтоб вас тут!.. И свят вечер не почитают, греховодники!.. Вечор нечистого из деревни гоняли, сегодня опять за песни... Страху—то нет на вас, окаянные! Гурьба парней и девок провалила. Какой—то отсталой хриплым, нестройным голосом запел под окнами: Я тетерку гоню, Полевую гоню: Она под куст, А я за хвост! Авсень, Таусень! Дома ли хозяин? — Мать пресвята богородица! — всплеснув руками, вскликнула Аксинья Захаровна.— Микешка беспутный!.. Его голос!.. Господи! Да что ж это такое?.. Пьяный голос слышен был у ворот. Кто—то стучался. Сбежав в подклет, Аксинья Захаровна наказывала работникам не пускать на двор Микешку. — Хоть замерзни, в дом не пущу. Не пущу, не пущу! — кричала она. Заскрипел снег под полозьями. Стали сани у двора Патапа Максимыча. — Приехал,— весело молвила Аксинья Захаровна и засуетилась.— Матренушка, Матренушка! Сбирай поскорей самоварчик!.. Патап Максимыч приехал. В горницу хозяин вошел. Жена торопливо стала распоясывать кушак, повязанный по его лисьей шубе. Прибежала Настя, стала отряхивать заиндевелую отцовскую шапку, меж тем Параша снимала вязанный из шерсти шарф с шеи Патапа Максимыча. Ровно кошечки, ластились к отцу дочери, спрашивали: — Привез гостинцу с базару, тятенька? — Тебе, Параня, два привез,— шутил Патап Максимыч,— одну плетку ременную, другу шелковую. |
