Изменить размер шрифта - +
— Аредовы веки, что ли, прикажешь мне жить? Дело наше бабье: слаб сосуд.
      — Поживем еще, кумушка, поживем, пока бог грехам терпит. Выздоравливай. Ну, деток твоих видел, внучки—то что? Здоровеньки ли?
      — Слава богу. Аннушку за букварь засадила,— молвила Никитишна,— "аз, ангел, ангельский" — твердит, а Марфуша, как бы ты видел, какая забавная стала, что рассказать нельзя. Спать полегли, да вот завтра увидишь.
      — Нет, кумушка, до утра у тебя я не останусь,— сказал Патап Максимыч.— Я к тебе всего на часок и коней отпрягать не велел. В город еду. Завтра к утру надо быть там беспременно.
      — Чтой—то, батько, какой ноне спесивый стал,— возразила Никитишна.— Заночевал бы, завтра пообедал бы. Чуть брожу, а для гостя дорогого знатный бы обедец состряпала. Наши ключовски ребята лось выследили, сегодня загоняли и привезли. Я бы взяла у них лосиного мясца, да такое б тебе кушанье состряпала, хоть Царю самому на стол. Редко ноне лосей—то стали загонять. Переводятся что—то.
      — Спасибо, кумушка, да ведь этого зверя, кажись, по закону есть не заповедано,— сказал Патап Максимыч.
      — Что ты, окстись!— возразила Никитишна.— Ведь у лося—то, чай, и копыто разделенное, и жвачку он отрыгает. Макария преподобного житие читал ли? Дал бы разве божий угодник лося народу ясти, когда бы святыми отцами не было того заповедано... Да что же про своих—то ничего не скажешь? А я, дура, не спрошу. Ну, как кумушка поживает, Аксинья Захаровна?
      — Ничего,— отвечал Патап Максимыч.— Клохчет себе. Дочерей взяли из обители, так с ними больше возится.
      — Крестница моя что, Настасьюшка? Как поживает?
— Живет себе. Задурила было намедни.
— Как так?..
      — Да в кельи захотела,— смеясь, сказал Патап Максимыч.— Иночество, говорит, желаю надеть. Да ничего, теперь блажь из головы, кажись, вышла. Прежде такая невеселая ходила, а теперь совсем другая стала,— развеселая. Замуж пора ее, кумушка, вот что.
      — И то правда, куманек,— согласилась Никитишна.— Ведь ей никак восемнадцать годков минуло?
      — Да. Девятнадцатый пошел с осени,— молвил Патап Максимыч.
      — Так... Так будет,— сказала Никитишна.— Другой год я в Ключове—то жила, как Аксиньюшка ее родила. А прошлым летом двадцать лет сполнилось, как я домом хозяйствую... Да... Сама я тоже подумывала, куманек, что пора бы ее к месту. Не хлеб—соль родительскую ей отрабатывать, а в девках засиживаться ой—ой нескладное дело. Есть ли женишок—то на примете, а то не поискать ли?
      — Маленько заведено дельце, кумушка,— отвечал Патап Максимыч.
      — Из каких мест господь посылает? Здешний али дальний какой?— спросила Никитишна.
      — Где по здешним местам жениха Настасье сыскать! — спесиво заметил Чапурин.— По моим дочерям женихов здесь нет: токари да кузнецы им не пара. По купечеству хороших людей надо искать... Вот и выискался один молодчик — из Самары, купеческий сын, богатый: у отца заводы, пароходы и торговля большая. Снежковы прозываются, не слыхала ли?
      — Нет, Снежковых не слыхала,— отвечала Никитишна.
Быстрый переход