Изменить размер шрифта - +
Раз этак спас бурлака, что с барки упал, на глазах самого губернатора. Губернатор велел Никифора к себе позвать, похвалил его, записал имя и сказал ему:
      — За твой человеколюбивый подвиг, за спасенье погибающего, к серебряной медали тебя представлю.
      — А велика ль та медаль, ваше превосходительство? — спросил Микешка.
      — В полтинник,— отвечал удивленный таким вопросом генерал.
      — Так не будет ли такой милости, ваше превосходительство,— сказал Никифор,— чтоб теперь же мне полтинник тот в руки, я бы с крестником выпил за ваше здоровье, а то еще жди, пока вышлют медаль. А ведь все едино — пропью же ее.
      Раз, под пьяну руку, женился Никифор. Проживала в селе Скоробогатове солдатка, вдова. Маврой звали ее. Разбитная была, на все руки. Известно дело, солдатка мирской человек, кто к ней в келью зашел, тот и хозяин. Когда у Никифора еще деньги водились и дом еще не пропит был, связалась она с ним и задумала вокруг него покорыстоваться. Чем в тесной кельенке жить на задворище, не в пример лучше казалось ей похозяйничать в хорошем, просторном дому. Загулял раз с ней Микешка, пили без просыпу три дня и три ночи, а тут в Скоробогатово проезжающий священник наехал, то есть, попросту сказать, беглый раскольничий поп. Говорит Мавра Микешке:
      — Соколик мой ясный, голубчик Микешенька, возьми меня за себя.
      — И без того со мной живешь,— отвечал Никифор.— Будет с тебя.
      — Лучше будет, ненаглядный ты мой... Кус ты мой сахарный, уста твои сладкие, золотая головушка, не в пример лучше нам по закону жить,— приставала Мавра.— Теперь же вот и отец Онисим наехал, пойдем к нему, повенчаемся. Зажили б мы с тобой, голубчик, припеваючи: у тебя домик и всякое заведение, да и я не бесприданница,— тоже без ужина спать не ложусь,— кой—что и у меня в избенке найдется.
      — Какое у тебя приданое?— смеясь, сказал солдатке Никифор.— Ну так и быть, подавай росписи: липовы два котла, да и те сгорели дотла, сережки двойчатки из ушей лесной матки, два полотенца из березова поленца, да одеяло стегано алого цвету, а ляжешь спать, так его и нету, сундук с бельем да невеста с бельмом. Нет, таких мне не надо — проваливай.
      — Да полно, голубчик ты мой сизокрылый, не ломайся, Микешенька,— ублажала его Мавра.— Уж как же мы с тобой бы зажили!..
      — Да поди ты к бесу на поветь, окаянная! — крикнул Никифор, плюнув чуть не в самую невесту.— Ишь, прости господи, привязалась. Пошла вон из избы!
      — Я бы тебе, Микешенька, во всем угождала, слушалась бы каждого твоего словечка; всем бы тебя успокоила, ты бы у меня как сыр в масле катался,— продолжала уговоры свои Мавра, поднося Никифору Захарычу стаканчик за стаканчиком.
      Не устоял Никифор Захарыч супротив водки да солдаткиных уговоров. Сам не помнил, как в избу сватовья—соседи нагрянули и сволокли жениха с невестой к беглому попу Онисиму.
      Проснулся поутру Никифор, Мавра возле него волосы ему приглаживает, сама приголубливает:
      — Сокровище ты мое бесценное, муженек мой золотой, ясный соколик ты мой!
      — Что ты, свинья тупорыла! С похмелья, что ль, угорела? Какой я тебе муж?— закричал Никифор, вскочив с постели.
Быстрый переход