Погруженный в свои мысли, Рикардо дошел до нового здания полиции. По иронии судьбы оно было воздвигнуто за пределами города на пустыре рядом с одним из тех старинных публичных домов, где в прихожей стоит диван, а в комнатах – зеркальные шкафы. Как только был заложен фундамент полицейского участка, бордель перенесли в противоположную часть Бреды, как можно дальше от новых соседей в форме. Прошло уже несколько лет после переезда, но Купидо с улыбкой вспомнил меткие слова Алькалино, произнесенные как‑то на рассвете; он позвал Рикардо вместе наведаться к девочкам и жаловался, что те переехали в такую даль: «Проститутки не должны были никуда переезжать. Обе профессии – самые древние в мире и должны существовать рядом. В конце концов, они ведь появились на свет одна за другой. Первая – для того, чтобы любой мог удовлетворить свою потребность в любви; вторая – для того, чтобы пресекать попытки удовлетворить потребность в ненависти».

Купидо увидел перед собой прочное и уродливое здание из красного кирпича, построенное в середине восьмидесятых, и невольно подумал о том, какой процент денег, отпущенных на строительство, хапнул себе этот паразит Луис Ролдан, под чьим руководством оно было возведено; как он нажился на каждом кирпиче, на каждом мешке с цементом, на каждом заграждении, что окружали здание, мешая парковаться машинам. И все это ради предотвращения столь маловероятных здесь – далеко как от центра, так и от севера страны – террористических актов. К тому же тот размах преступлений, который оно предполагало, здесь – так далеко от севера и центра страны – был маловероятен. Рикардо вспомнился старый полицейский участок тех времен, когда Бреда была еще большим поселком, имевшим форму голубки, распростершей крылья на земле. Здание стояло почти в центре, на узкой улице; рядом находились просторные конюшни для лошадей, на которых полицейские по ночам патрулировали улицы и преследовали контрабандистов, но там не хватало места для новых мотоциклов и автомобилей, которыми теперь располагала полиция, чтобы регулировать дорожное движение и охранять заповедник. Старое здание снесли и на этом месте сделали городскую стоянку, которой все равно никто не пользовался. Вместе со зданием исчезла и тишина, всегда царившая на улице, – такая, что казалось, здесь не выгуливают собак, а люди разговаривают приглушенными голосами. Двадцать пять лет назад даже дети чувствовали, что здание и его служащие будто накрыты шатром опасливого уважения. Если в какой‑нибудь детской игре вся Бреда превращалась в удобную площадку, улицу с этим зданием все – причем не сговариваясь – обходили стороной, словно запретную территорию, словно воздушный пузырь, который нельзя трогать. Купидо предполагал, что главной причиной тому было предубеждение взрослых против работавших в здании, оно передавалось их детям, точно так же дети полицейских, неосознанно перенимая от родителей их отношение ко всем остальным, держались обособленно – группа детей разного возраста, которые вместе ходили в школу, будто члены какой‑то секты, и не заводили дружбы ни с кем вне своего круга, возможно чувствуя, что вызывают в других неприязнь, проявлявшуюся даже в играх.

Стоящий у проходной дежурный в безупречной форме – парень, которому едва исполнилось двадцать, – поднес правую руку к фуражке.

– Я бы хотел поговорить с лейтенантом, – сказал Купидо.

– Ваши документы?

Рикардо вручил ему паспорт, и парень вошел в будку. Через стекло детектив видел, как тот что‑то диктует в телефонную трубку. Купидо заставили прождать несколько минут, пока пришел капрал и без лишних вопросов провел его внутрь. Он бы с удовольствием отложил визит, но понимал, что если хочет рассчитывать на помощь и доброе отношение представителей закона, то должен прийти к ним прежде, чем они узнают из других источников, что он расследует то же самое преступление.