– Действительно, несколько напоминает кота, даже если не считать схожести голосов. Однажды Эндрю посадил в клетку бродячего кота, пойманного в деревне – тот вел себя точно так же.

– Жаль, ньинги не могут приучить их охотиться на крыс и землероек. С зерном сразу сделалось бы на диво легче.

К немалому изумлению не только ньингов, но и наших товарищей, мы с Томом взялись проверять, поддаются ли мьяу дрессировке. Здесь нам очень помог Сухайл, хоть он и счел всю эту затею смешной до колик. Пока он жил на воспитании среди ахиатских кочевников, его «пустынный отец» Абу Азали обучил его благородному искусству соколиной охоты, в коей Сухайл продолжил практиковаться после того, как мы купили в Линшире поместье Касселтуэйт. Он показал нам, как изготовить путы и клобук, а затем начал учить изловленного мьяу садиться на перчатку. Делал он это так: клал на перчатку кусочки пищи и свистел на особый манер, чтоб в голове дракончика постепенно запечатлелась взаимосвязь между ним, перчаткой, свистом и вознаграждением. На этой стадии процесс дрессировки шел довольно успешно, однако Сухайл на сей счет особых иллюзий не питал.

– По-моему, – заявил он, понаблюдав за мьяу, – он умнее большинства соколов. Я бы сказал, чересчур умен. Его почти наверняка удастся научить лететь на приманку, но… стоит впервые выпустить на открытом воздухе – только вы его и видели.

Тут Сухайл ненадолго задумался, и, поразмыслив, добавил:

– Вот интересно, не признают ли их детеныши за родителя первое увиденное живое существо, как птенцы сокола? Вырастить птицу из яйца стоит немалых усилий, и, как мне кажется, с мьяу вряд ли будет проще, но это действительно дает наилучший результат.

Рисковать упустить мьяу, продолжая учить его лететь на приманку, не хотелось: ловля замены принесла бы нам больше хлопот, чем пользы. Посему пленник наш единовластно царствовал в сарайчике, сооруженном нами специально для него, – в «мяушне», как неизменно называл сие строение Сухайл, всякий раз улыбаясь собственному каламбуру во все тридцать два зуба.

Том помышлял о поимке самки, но не для дрессировки.

– Интересно было бы взглянуть, не свойственна ли и им лабильность развития. Мы получили доказательства ее существования у нескольких других разновидностей, но, чтобы с уверенностью объявить ее общевидовой характеристикой, этого мало.

Сказано это было с консервативных позиций. На самом же деле мы уже начали формулировать теорию, призванную покончить с шестью критериями, предложенными сэром Ричардом Эджуортом для различения «драконов настоящих» и «драконоподобных существ», и заменить их одним – лабильностью развития. До полного понимания природы родства между различными видами нам было еще далеко (скажу более: этот вопрос не дает покоя натуралистам-драконоведам по сей день), однако мы довольно давно начали подозревать, что, каков бы ни оказался ответ, лабильность развития сыграла в их современном разнообразии немалую роль. Ну, а поскольку сей характеристики вне пределов семейства драконов никем не обнаружено, она вполне могла служить восхитительно простым критерием отличия членов данного семейства от неродственных видов.

Мне тоже очень хотелось бы попробовать разводить мьяу или хотя бы поэкспериментировать с их яйцами. После фальчестерского разговора с Сухайлом я в глубине души постоянно оценивала свои исследования, на каждом шагу задаваясь вопросом: «Ну хорошо, и что дальше?». Странное то было ощущение… С одной стороны, я горевала об утрате былого девичьего ликования, чувства, будто мне вполне довольно увидеть нечто новое и передать полученные знания другим. С другой стороны, это заметно кружило голову: ведь я призывала себя заглядывать дальше, думать усерднее, встраивать узнанное в общую картину, а затем вычленять из массы деталей общие выводы.