Каким образом все это достигается, оставалось для меня полной загадкой. Рузд пыталась объяснить, но при этом мы тратили столько времени на одно лишь выяснение значения того или иного слова, что углубляться в смысловые дебри далее просто не оставалось сил (дома, в тепле и уюте, я бы, пожалуй, справилась; теперь же мозг словно замерз в ледышку). Впрочем, это остается загадкой и по сей день. Общепринятое объяснение гласит, будто в основе взаимопонимания между драконианами и мьяу лежит некая «общность драконьих инстинктов», но это, конечно же, не объясняет ровным счетом ничего. Это все равно, что объяснять способность рыб жить в воде некоей «особенностью, изначально присущей рыбам». Рыба способна жить в воде благодаря жабрам, а что помогает драконианам достичь взаимопонимания с мьяу, мне неизвестно.

Что бы это ни было, у меня оно отсутствовало начисто, и посему прибегнуть к помощи мьяу я не могла. Однако в походе я оказалась не столь бесполезной, как ожидала Зам. Проведя жизнь во всевозможных диких местах, какие только имеются на свете, в поисках обитающих там зверей, просто невозможно не освоить хоть малой толики искусства читать следы, а уж я овладела им в куда большей мере. Конечно, вряд ли я сумела бы выследить человека или драконианина, сознательно путающего след, но яки не столь хитроумны. Яка я, пожалуй, выслежу даже сейчас, хотя мое зрение уже совсем не то, что прежде.

По сей причине я проводила большую часть времени в разведке, отделившись от спутниц, отыскивая следы и определяя, принадлежит ли данный след стаду, гуляющему само по себе, или же стаду, за коим присматривает драконианин из другой деревни. Когда мы находили своих яков, Рузд с Зам посылали соответствующую свору мьяу согнать их вместе, а затем Зам препровождала и яков и мьяу обратно в Имсали. То были самые холодные ночи в моей жизни – особенно после того, как дело приблизилось к концу: в отсутствие Зам, да при том, что количество мьяу неуклонно шло на убыль, воздух в палатке согревало куда меньше тел.

Однажды ночью, когда Зам с нами не было, начался снегопад, и Рузд решила укрыться в небольшой пещерке в склоне самой Аншаккар, центральной горы котловины (впрочем, это я называю ее центральной; на самом же деле она несколько смещена от центра котловины в сторону восточной границы Обители). Здесь Рузд развела костер и разбила палатку между огнем и входом в пещерку, оставив небольшой проем, чтоб дым выходил наружу. Думаю, без этих предосторожностей я бы не дожила до утра, и даже Рузд вполне могла заснуть и не проснуться до прихода весны.

Покончив с ужином, я уделила некоторое время осмотру одного из мьяу. Те, что разводят дракониане, значительно смирнее, чем их цер-жагские родственники – различие неудивительное, но в чем его причина? Как было дело: дракониане ли приручили и одомашнили диких мьяу, или же за пределами Обители разбойничают одичавшие потомки беглецов?

То был один из множества вопросов, задать который я, слабо владея драконианским, не могла. Пришлось ограничиться внешним осмотром, для коего в предшествовавшие дни никак не находилось времени. Память о нескольких мьяу, препарированных нами с Томом в Лам-це Ронг, подсказывала, что плечевая артерия крыла у них расположена не так, как у дракониан, – она тянулась вдоль особого углубления в кости, где ее нельзя было нащупать пальцами. Приподняв изучаемого мьяу, я обратилась к Рузд:

– Они закрывают… это? Это, в крыльях, как вы?

Рузд поняла вопрос и повертела головой (жест, означавший, что ответ – ни да, ни нет).

– Нет, не как мы. Они закрывают… их часть? А по весне…

Крылья она держала слегка расправленными, улавливая тепло костра, и теперь, постучав когтем по перепонке, сделала вид, будто бросает что-то наземь.

На ощупь перепонка крыла мьяу не казалась ни особо теплой, ни особо холодной: по зрелом размышлении, температура ее примерно совпадала с температурой воздуха.