Потом как-то попривыкли. По телевизору сказали, что колхозы переделают в артели, а тогда и землю поделят. Стали ждать. Видать, не только мы ждать стали. Все чего-то ждали. Молодежь вся в город потянулась. Кто в кооператив какой, кто на базар одеждой торговать. Мужики запили по-черному. Денег-то в колхозе не платят! А цены в сельпо, если что и завезут, такие, будто мы городские зарплаты получаем.

И тут я вдруг понесла. Петька говорит, давай аборт делать. А я рожать решила. Дочку хотела. Да не выносила. Может, и к лучшему: денег нет, Петька пьет, в магазине пусто. Хлеб раз в неделю привезут, и то порой не каждую. Но больше прочего всех обозлило, что газ нам не довели — за три километра до Слободки рыть бросили. А баллоны возить перестали. Можно и самим в Красноволжск за баллонами съездить, но соляры-то нет, бензина нет. А керосин мы уж лет десять как забыли. Смешно, стали на печи стряпать! Как мать с бабкой. Ну, Перестройка, думаю!

Колхоз развалился. Жили, кто как мог. Петька не работает, мою-то ферму давно закрыли. Коров забили, кормить все одно нечем.

Тогда председатель колхоза, хоть и сам выпивать стал крепко, собрал народ и говорит — пусть под суд пойду, но давайте землю делить. Получилось, как в кино: «Спасайся, кто может!» Поделили, кольев набили. А пахать чем?! Стали картошку сажать. А продавать некому. До города пока доедешь, такие деньги отдашь, что за свое приплатить надо. Зато гнать самогон стали все — благо картошки до черта. Кто-то, поумней нас, быстро поросями обзавелся. Один был самый быстрый. Два десятка поросей купил. Картошку у всей деревни за гроши заграбастал и давай своих тварей откармливать. Через несколько месяцев к нему саратовские кооператоры за мясом сами стали приезжать. Ну мужики наши обозлились и красного петуха ему подпустили. Спьяну. Они вообще-то незлобивые. Просто обидно стало — у него все хорошо, а у них плохо. Ну точно, как Высоцкий пел: «У них денег куры не клюют, ну а мне на водку не хватает».

А посадили Петьку! С него участковый с пьяного показания снимал, так тот и признался, что, мол, он. А я-то знаю, что не он. Петька, когда кулака этого жгли, дома пьяный валялся! Но мне не поверили. Дали ему пять лет.

Он через три вернулся. С туберкулезом. Смотреть страшно. А через два месяца Васю призвали. Военком наш сказал, что за пять косарей брать не станет. А откуда я деньги такие возьму? Пока Петя сидел, продала все, что было. И Васю поднимать надо было, и передачки посылать. В деревне, правда, кто чем мог, помогали мне.

Попал Вася в Чечню служить. Не знаю, чего там так уж нам надо, но из нашей деревни шестеро в Чечне воевали. Троих в цинке привезли, Васю без обеих ног, один пропал без вести. Один, правда, с орденом вернулся. Сейчас сидит. Пятнадцать лет получил. Двух армян зарезал. Он черных вообще видеть не терпел. А те приехали к нам землю скупать. Ну по пьяному делу да под горячую руку и попали.

И что мне теперь делать?! Вы Президент, вы все можете! Муж — туберкулезник, ему лекарства нужны. А пенсия шестьсот пятьдесят рублей. На эти деньги только клизму поставить можно! Сын без обеих ног. Инвалид первой группы. Пенсия полторы тысячи. Мне работать негде. Рада бы, да негде. Я же не пойду, как таджики, на своих батрачить! У себя дома живу все-таки!

Просила пенсию поднять. Отказали. Просила, пусть и поздно уже, с делом Петькиным разобраться. Отказали. Ну сделайте что-нибудь! Мы же за Вас голосовали!

Извините, конечно, за длинное письмо.