Нас не надо бояться. Мы не воровать никогда. Таджик всегда честный.

Я пишу, чтобы Вы издал указ. Запретить нас называть черные. Больно, когда тебя черный называть.

Мы убираем три двора в Москве. Снег чистить, лед колоть. Мусор собирать. Русские нас любить. Говорить — никогда так чисто не было. А когда мы куда идти — нас обзывать черный. Почему русские такой? У них во двор тоже таджик убирать. Они свой таджик — уважать, не обзывать, а чужой таджик — черный.

Запретите нас черный обзывать!

Я не жаловаться. Мы любим русский — он нас кормит. Дома работа нет.

А еще детей школа не примут. Нет гражданства. Регистрацию записали, а школа не примут. Адвокат сказала — должен принять. Директор-мужчина сказала — не возьму. Наркотик продавать станет. Я ему клянусь, наркотик продавать не будет. Он говорит, я в Афгане воевать, знаю вас, черных, — вы врете и предавать. А потом говорит — не все, правда. Был у меня друг, когда меня ранить, девять километров на себе тащить. Таджик. Но он другой. Он улицы не убирать. Его всегда любить. Вас не верю.

А сестру мою милиция заставила на улица работать. Проституткой. Она без регистрация была. Приехала Москву. Ее поймать. Три дня милиция сама трахать. Ей двадцать лет, она взрослая, ей не страшно. А потом отдать ее паспорт бандитам. Они ее паспорт у себя держать. Два дня не кормить. Потом мужчинам продавать. Она красивая. Много денег платить. Бандиты обещать через три месяца домой пойдешь или регистрация запишем. Теперь год не отпускать. Она устала. Каждый ночь три мужчина. Два раза аборт делала. Врач сказала еще раз, и детей не будет. Кто ее тогда возьмет? Бандит не русский, бандит с Кавказа. Он русский не любит, говорит, русский его сестру убил. А мы, таджик, виноват разве?

Родной брат говорил, в деревня совсем хуже. Он с семья поехал Рязанская область. В деревня — работа искать. Фермер его нанять, хорошие деньги платить. За свиньями смотреть. Деревенские мужики бить. Говорить, ты нас без работы оставила. А брат говорить — ты сама за эти деньги работать не хотела. А мужики говорить — мы не хотела — наше дело. А ты согласилась — нам не платить, сколько мы хотела. Четыре раза брат деревня менять. Сейчас довольный — живет брошенная деревня. Никто народ нет. До фермер семь километров ходить, зимой плохо, а летом легко. Фермер добрая — баллон с газом дала, генератора купила — света есть. Брат его любить. Нас звать. Мы отказала — останемся Москва. А сестра бандиты отпустят — туда ехать.

Русский добрый, он жалеет таджика, кормит. Работа дает. Некоторый злой. Издай указ — запрети нас черный обзывать!

Исполнительница подходит к ящику и опускает письмо.

Гаснет свет. Звучит песня про дружбу народов.

На сцене пожилая женщина, провинциалка лет семидесяти, по виду учительница.

Уважаемый товарищ Президент!

Извините, что обращаюсь к Вам «товарищ». Мне так привычнее, я старый человек и берегу свою психику. Хватит с меня того, что цены все считать надо в долларах и евро, которых я в глаза никогда не видела, чтобы еще на «господ» и «сударей» переходить.

Но не об этом мой разговор к Вам. Сразу признаюсь, что совсем не все изменения, которые я наблюдаю в последние годы, мне не по душе. Ни в молодости, ни в зрелые годы я и помыслить не могла, что рискну написать лидеру страны письмо, в котором скажу, что думаю, и не буду бояться за последствия. Другой вопрос, а что толку? И сразу ответ — все равно, приятно.

Впрочем, я свое отбоялась. Когда немцы, с которыми мы теперь так дружим, подходили к нашему местечку в Белоруссии, мы успели эвакуироваться.