– Вот и Ники в один прекрасный день скажет так про нас с тобой.

– Да уж наверняка скажет.

– И это тебя не беспокоит?

Он пожал плечами:

– Нет.

Она снова поцеловала его в щеку.

– Ну, я пойду и расскажу Ники сказку.

Сэм вышла из комнаты, закрыла за собой дверь, высморкалась и вытерла слезы. Медленно поднялась по лестнице, возвращаясь в мыслях к сказочке про человека, который убил дракона, а дракон взял да и ожил, только на этот раз превратился в двух драконов, и человек убил их обоих, а потом они превратились уже в четверых драконов, но он и их тоже убил. Вот так взял и убил, навсегда.

12

– Уби‑уби, джуби‑джуби! Ну и кто же здесь гадкая девочка?

Сэм внимательно рассматривала ширму, украшенную гирляндами пакетиков с леденцами. Панч, с огромным крючковатым носом, вертелся туда‑сюда в остроконечной шапочке, постукивая полицейской дубинкой по крохотной сцене, пронзительно вереща при этом:

– Гадкая, гадкая, гадкая, гадкая. Кто же здесь гадкая девочка, а?

Кто‑то из детей крикнул:

– Мама Ники, вот кто!

Панч важно раскачивался всем туловищем вверх‑вниз, повторяя самому себе:

– Хм, мама Ники гадкая, вот как? Мама Ники гадкая, правда? Ну, сейчас мы разберемся, разберемся, да?

– Да! – завопил хор голосов.

– Уби‑уби, джуби‑джуби, так кто же у нас гадкая девочка?

Он еще немного повертелся и вдруг пристально посмотрел прямо на Сэм, наклоняясь вперед и сгибая и разгибая в ее сторону указательный палец. Очень длинный палец, несоразмерный величине куклы. Сэм почувствовала, как в ней нарастает тревога.

– Уби‑уби, джуби‑джуби, – повторял он снова и снова, сгибая и разгибая свой ужасный палец, наклоняясь все ближе и ближе к ней. Детишки внезапно притихли, ощущая, что происходит что‑то необычное. – Я думаю, ее следует наказать. Вы согласны, ребятишки?

– Да!

Панч стоял прямо и снова постукивал по сцене своей дубинкой.

– Кто же это придумал, что она летела на каком‑то самолете? – Он так и закудахтал от смеха.

Сэм стало больно от гнева и изумления.

– Гадкая! Гадкая! Гадкая!

Дубинка опустилась вниз. Бах‑бах‑бах. Еще сильнее, на этот раз с настоящей угрозой.

– Так кого нам придется наказать?

– Маму Ники! – проорал хор.

Прекратите. Немедленно прекратите. Да уберите же его оттуда! Он с ума сошел.

– Мы можем поколотить ее дубинкой! – заверещал он, а потом нырнул вниз и скрылся из вида. – Или мы можем…

Он появился снова.

Но теперь на нем был черный капюшон с узкими прорезями. Сэм хотела было попятиться назад, попыталась оттолкнуться на ковре, но застряла в чем‑то твердом, нет, в мягком… «Диван», – сообразила она.

Она видела его губы, улыбающиеся в прорези капюшона. Но вот он моргнул, и его левое глазное яблоко вылетело наружу, ударилось об пол и покатилось по ковру, потом по голым доскам пола, подпрыгивая, дребезжа все громче, и катилось все дальше, грохоча теперь, словно пушечное ядро.

Детишки просто визжали от смеха.

Панч приподнял что‑то сверкнувшее металлическим блеском над краем сцены. Она вздрогнула. Дробовик.

Он быстро вскинул ружье и прицелился.

– Нет! – закричала она что было сил.

Она увидела струю пламени, вылетевшую из дула, и ощутила острый ожог на щеке.

Пламя погасло, и на мгновение ее накрыла темнота, липкая, густая чернота, которая давила ей на глаза, на уши, набивалась в рот. И вот над ней появился ряд красных цифр, она зажмурилась от их яркого света.