Сама пустая глазница была такая красная, с мертвенно‑бледным оттенком и ресницами, загибающимися вовнутрь. – Она подняла взгляд на О'Коннела, но тот не выказал никакой реакции. – А иногда он вставлял себе вместо глаза маленькую луковичку. Случалось, вытащит ее, помашет ею кому‑нибудь, пожует ее и выплюнет.
О'Коннел слегка нахмурился.
– Никто не знал, как он лишился глаза. Ходили слухи, что какая‑то кошка, которую он мучил, выцарапала ему глаз, хотя я‑то думаю, что он попал в автомобильную аварию и там и потерял свой глаз. Поговаривали, что он вообще любил мучить животных… ну, домашних животных, которых он подлавливал. После того как он умер, а его мать переехала, их сад срыли до основания: скорее всего, там нашли что‑то вроде склепа.
– А сколько ему тогда исполнилось лет?
– Двадцать с небольшим, полагаю. У него было еще и другое увечье. На одной руке, совсем усохшей, остался всего один палец – большой, отчего она походила на жуткую клешню.
– Какой‑нибудь несчастный случай?
– Я не знаю. Но думаю, у него это с рождения.
– А как он умер?
«Годы прошли, – подумала она. – Я не говорила об этом долгие годы ни единой душе». Страх оказался настолько сильным, что она никогда не рассказывала даже Ричарду. На всякий случай… словно опасаясь, что даже одно упоминание о Слайдере может вернуть все это на круги своя…
Вот и теперь она вдруг почувствовала, как что‑то надвигается в ее сторону, какая‑то тень, вроде облака или волны, которая, достигнув ее, вздымается вверх позади. Сэм задрожала и не сводила пристального взгляда с О'Коннела – чтобы успокоиться. Потом неожиданно призналась:
– Я убила его.
Последовало довольно долгое молчание.
– Вы убили его? – спросил он наконец.
Сэм кивнула и прикусила нижнюю губу. Рассказывать об этом… о предзнаменовании?.. Она надеялась, что все осталось в прошлом, угасло само собой, и если она сможет когда‑нибудь забыть обо всем, то, скорее всего, все сложится так, будто никогда ничего и не случалось. Думала, что уж по прошествии‑то четверти века она в конце концов сможет почувствовать себя в безопасности и не бояться Слайдера.
– Вы его убили? – повторил свой вопрос О'Коннел.
– Ну… Я… я играла в поле и услышала страшный крик, доносящийся из амбара. Амбар стоял на отшибе, совсем заброшенный… да вряд ли им когда‑либо пользовались. Я подбежала к амбару и услышала крики наверху, на сеновале, ужасные пронзительные крики. Ну, я и взобралась вверх по лестнице и увидела его, Слайдера, в этом черном капюшоне… таком страшном… он там как раз насиловал и душил какую‑то девочку.
Слайдер погнался за мной через сеновал, а потом подмял под себя. В тот момент я не знала, что это он, потому что было темно и капюшон закрывал его лицо, но я чувствовала, что он собирается убить меня. Я кусала его, отчаянно брыкалась и каким‑то образом выдавила ему тот, ненастоящий глаз, он вылетел из глазницы. Тогда Слайдер совсем обезумел, а потом… Я не помню в точности, что случилось, но он провалился сквозь прогнившие доски в сеновале и напоролся на какую‑то старую машину внизу, на земле…
Теперь Сэм трясло, трясло так сильно, что, даже когда она сцепила свои руки, она не смогла унять их дрожь.
– Там был металлический штырь… что‑то вроде шпоры… и он прошил его шею насквозь. Я видела, как он таращится на меня снизу вверх, а вокруг все залито кровью. На сеновале было темно, потому что электрическая лампочка разбилась… она разбилась во время борьбы. Там была я и эта мертвая девочка. Я понимала, что она мертва, – не знаю почему, но понимала, – только вот я не знала, умер ли Слайдер или жив. |