– Сучка вонючая.
Несмотря на все свои попытки, она по‑прежнему не могла пошевелиться. Эта жуткая рука снова обхватила ее шею, резко и жестоко рванула Сэм назад, в комнату.
Она хотела пустить в ход локти, но ее руки крепко держали, и она едва могла пошевелить ими.
– Нет! – завопила она. – Нет! Нет! Нет!
Она цеплялась ногами за ступеньки, пытаясь найти точку опоры, но все без толку. Ее волокли обратно вниз, вниз, в эту темную комнату.
– Нет! Нет! Нет!
– Таракашка?
– Нет!
– Таракашечка?
– Нет!
– Сэм?
Голос вдруг изменился, стал мягким. Совсем другой голос.
– Таракашечка, с тобой все в порядке?
Холодный сквозняк обдувал ее щеки.
– Таракашка, дорогая моя?
По ее лицу стекали струйки пота.
– Таракашечка?
Все ее тело покрылось испариной, и ее кинуло в дрожь.
– Таракашка?
Она услышала шуршание простыней, скрип постельных пружин, а потом – какой‑то щелчок, и ее ослепил сверкающий белый свет, еще более яркий, чем луна.
– Ты в порядке, таракашка?
Лицо Ричарда, близко, так близко, что она не могла сфокусировать на нем взгляд.
– Ужасно. Это было ужасно.
– Ты так орала, – сказал он.
– Извини. Извини меня.
Она приподнялась на постели и села, сердце ее колотилось.
– По всей вероятности, это от пьянки, – заметил он.
– От пьянки?!
Она почувствовала острую головную боль. Беспорядочные воспоминания калейдоскопом проносились в ее сознании. Господи, да сколько же она выпила? И как попала домой? В отчаянии она пыталась припомнить хоть что‑то. Но все превратилось в сплошное расплывшееся пятно.
– Ты напилась, как последняя рвань.
– Извини, – проговорила она без всякого выражения.
– Это было чертовски забавно. Ты все талдычила Джулиану, чтобы он не беспокоился.
– Джулиану?
– Ну, Холланду.
«Холланд, – подумала она. – Ага, Джулиан Холланд. Отец Эдгара». Теперь она вспомнила. Он был у них, когда она заявилась домой.
– Ну, я же чувствовала себя виноватой перед ним.
– По‑моему, он подумал, что ты тронулась. Ты просто села на него и твердила ему без остановки, что это, мол, твоя вина, потому что ты не придала значения своему сну.
Сон. Она содрогнулась.
– Он выглядел таким… таким несчастным. Таким виноватым.
– Ну, трудно было ожидать, что он примется скакать от радости.
– Очень мило с его стороны, что он заехал.
– Я играл с ним в теннис. Ему хотелось немного поупражняться.
– А я поблагодарила его за те цветы?
– Да, раз сто.
Она внимательно посмотрела на занавески, слегка колышущиеся на сквозняке.
– Они какие‑то неряшливые, – сказала она.
– Неряшливые? Цветы?
– Эти занавески. Нам надо поскорее отдать их в чистку. Мы их никогда не чистили.
Ее голова болела, во рту все пересохло. Она снова чувствовала запах лука. Жареного лука, спиртного и прогорклого дыма.
– Ты ел лук?
– Ага. Маринованный. Мы ели рыбу, чипсы и маринованный лук. Все было просто отлично. Ну а потом приняли маленький парад магазинов…
– Ты играл в теннис, а потом ел рыбу и чипсы?
– Ну.
– А я‑то думала, что ты пытаешься сбросить вес.
Она отхлебнула глоток воды и плотно зажмурила глаза от яркого света, ей внезапно почудилось, что она снова находится в той темной комнате. |