Изменить размер шрифта - +
И снова застрекотала по-английски, словно разговаривая сама с собой.
     - Переведите мне, что она сказала. Пожалуйста.
     - Она сказала: "Прекрасно видно, что он из полиции, что..."
     - Ну говорите, не стесняйтесь!
     - Что достаточно поглядеть на ваш котелок и на вашу трубку... Уж извините меня, вы ведь сами просили перевести... Она заявляет, что не будет отвечать на ваши вопросы.
     - Почему?
     - Сейчас спрошу ее...
     Эллен Дерромен выслушала директора, закуривая сигарету, еще раз пожала плечами и произнесла несколько слов.
     - Она говорит, что никому не обязана отдавать отчет и подчинится только официальному вызову...
     Тут американка бросила на Мегрэ последний взгляд, круто повернулась и все такой же решительной походкой двинулась к лестнице.
     Директор, несколько встревоженный, перевел глаза на комиссара и, к великому своему удивлению, увидел, что тот улыбается.
     В подвале было так жарко, что Мегрэ пришлось снять пальто, но он не расстался ни с котелком, ни с трубкой. Заложив руки за спину, он с самым миролюбивым видом прохаживался по коридорам, время от времени останавливался перед застекленной перегородкой какого-нибудь отделения, словно перед стеклянной стенкой аквариума.
     Да на него и производило впечатление аквариума это обширное подземелье, где весь день работа шла при электрическом свете.
     Океанографический музей. В каждой застекленной клетке суетились более или менее многочисленные живые существа; обитатели подвала сновали взад и вперед, переносили тяжести, котлы, стопки тарелок, пускали в ход грузовые лифты, подъемники для посылаемых наверх кушаний или же торопливо снимали и подносили к уху маленькие телефонные трубки.
     "Привести бы сюда дикаря из дебрей Африки. Что бы он сказал, глядя на это зрелище?.."
     Явились чиновники из прокуратуры, но долго не задержались - пробыли несколько минут, и, как всегда, следователь предоставил Мегрэ полную свободу действий. Два-три раза Мегрэ говорил по телефону из стеклянной каморки Рамюэля.
     У Жана Рамюэля был такой кривой нос, что всегда казалось, будто лицо этого счетовода повернуто в профиль. Кроме того, он, несомненно, страдал болезнью печени. Не зря он перед тем, как приступить к завтраку, который ему принесли на подносе, вытащил из кармана жилета бумажный пакетик с белым порошком и растворил это снадобье в стакане воды.
     Между часом и тремя часами дня горячка достигла предела, работа шла в таком быстром темпе, что, казалось, тут с бешеной скоростью крутят киноленту.
     - Простите... Извините...
     Поминутно кто-нибудь наталкивался на комиссара Мегрэ, но тот невозмутимо продолжал свою прогулку, останавливался, снова шагал, иногда задавал вопрос.
     Многих ли он втянул в разговор? Человек двадцать, не меньше.
     Шеф-повар объяснил ему, как в отеле действует кухня. Рамюэль сообщил, что означают разные цвета талонов.
     Все так же сквозь стекло перегородки он наблюдал, как завтракали в "курьерской столовой". К завтраку спустилась Гертруда Бормс, бонна маленького Кларка, толстая особа с хмурым лицом.
     - Говорит она по-французски?
     - Ни слова...
     Она много ела, болтая с шофером в ливрее, сидевшим напротив нее.
     Самое любопытное зрелище представлял собою Проспер Донж, хлопотавший в своем кафетерии.
Быстрый переход