|
Тотчас начинаю бешено шарить кругом в поисках бутылки с живительной влагой, а кругом темнота, хоть глаз выколи… И все же… Дело в том, что так же, как в Чили и Африке, я испытываю здесь огромную радость от ощущения собственного могущества. Снова — и уже в последний раз — я сам себе Господь Бог! Пьянящее чувство свободы переполняет меня. В своем фантастическом убежище я могу мечтать о таких вещах, которые никогда и никому не снились. И эти мечты принадлежат мне и только мне. Там, в далеком от меня мире людей, всякий раз нужно бороться за свои мечты, отвоевывая у мира право на них. Здесь они остаются неприкосновенными, о них можно помышлять безо всякого риска. Пустыня стала неким продолжением моей сущности — да что там! — пустыня стала частью меня самого. И вся она сейчас принадлежит мне одному, какое счастье! Это ощущение пьянит меня! Я как будто путешествую по бесконечности. Конечно, время от времени, вспоминая, что я всего лишь человек, я жажду поскорее выбраться отсюда — но не могу. Я приговорен к этому раю.
В этом порой пугающем меня одиночестве я вдруг начинаю ценить даже своих заклятых врагов. Мошка… Этот кошмар, стихийное бедствие, которое поразило весь австралийский материк. Они кружат вокруг меня сотнями, роями, прилетая с первыми лучами солнца и оставаясь рядом до самой глубокой ночи. Они липнут ко мне, садятся на лицо, лезут в глаза — ужасная жужжащая маска. Согнать их практически невозможно — они возвращаются, садятся вновь, пытаются обосноваться и угнездиться, перепрыгивают с одной щеки на другую, оттуда прямо в рот или в глаза, потом в уши… до бесконечности Я проглатываю их целыми пригоршнями, и так каждый день. На голове у меня черным-черно от них, и я вынужден сдаться. К счастью, у меня с собой есть противомоскитная сетка — кое-как закрепляю ее на голове. Теперь, не оставляя попыток атаковать меня, мошки с трудом пробираются сквозь ячейки сетки. Я говорю им: «Ну что, спокойной ночи! Выспитесь хорошенько и прилетайте завтра — будет новый длинный день!» Наутро, едва я приоткрываю створку своей палатки, они тут же облепляют лицо, а я в ответ желаю им доброго утра. «Неужели вы так сильно по мне скучали?» Потом я преподношу им себя в качестве утреннего дара, и они, радостные, покрывают все мое тело. Вот так мы и идем дальше. Вместе! Благодаря мошкам я привлек внимание и других своих новых друзей. К примеру, когда в полдень я устраиваюсь на небольшой привал, изящные крошечные ящерки приходят полакомиться блюдами из мошек в ресторанчике, открытом прямо у меня на носу. Так что отныне частенько я просыпаюсь и чувствую, что в глаз попала какая-то лапка, а в ноздре торчит чей-то хвостик. Я вас умоляю, будьте как дома! Ко всему можно привыкнуть. Изо всех сил пою, чтобы развеселить и мошек, и ящерок, и себя самого, потому что мне очень одиноко. И только уверенность, что в самом конце пути меня ждет дорогая Люси, окрыляет меня.
В пылающих красках закатного солнца я устраиваю привал в ста метрах от дороги, поближе к долине. Мне кажется, будто я моряк, дрейфующий посреди океана, спокойный и одинокий, время от времени взрывающий царящую вокруг тишину своими выкриками. Я бы мог немного погрустить, коротенько пострадать, а потом умереть и возродиться заново, став частью природы, — так, как это делает сама природа. И никто бы об этом не узнал. Две недели тому назад какой-то прохожий подарил мне бутылку вина. Сегодня вечером я ее, пожалуй, выпью. Вечер подходящий, да и луна на небе полная. Кстати, мы давненько с ней не беседовали. В последний раз у нас состоялся разговор в Чили, в пустыне Атакама. Я пью и начинаю рассказывать, чтобы вытошнить весь яд, который накопился во мне. — Однажды я удрал из дома. Это случилось девять лет тому назад, почти десять. А теперь что? Кто я? А остальные? Они кто? Моя луна внимательно смотрит на меня. Я делаю еще глоток вина и слушаю ее ответ. |
