|
Несмотря на то что кастовое притеснение было окончательно упразднено в Индии с принятием конституции, система сословий настолько прочно укоренилась в обществе, что уйти от условностей не так-то просто. Да никто особенно и не жалуется… Индус верит, что после смерти он воскреснет в новом теле. Если он сейчас принадлежит к низшей касте или является парией, то есть неприкасаемым, то это лишь потому, что в прежних жизнях он недостаточно чтил правила своей касты. Поэтому в нынешней жизни он старается вести себя подобающе, чтобы переродиться уже брахманом. Бунтовать бессмысленно: свое нынешнее положение он полностью заслужил, это его карма. Такая концепция мира идет вразрез со всеми моими убеждениями, однако, куда бы я ни попал, даже в самой бедной семье никогда не сталкивался с переживаниями по этому поводу. В этой стране, где соседствуют демократия и парадоксальное неравенство классов, религиозные убеждения творят чудеса: они сдерживают развитие общества, но в то же время сохраняют в нем мир.
Я не перестаю удивляться тому, какое господствующее место в сознании индусов занимает именно духовность. Религиозные праздники, кажется, происходят здесь ежедневно: я то и дело встречаю торжественные процессии, чествующие какого-нибудь святого, или гуру, или пророка… Каждый храм добавляет в общенародный календарь все новые и новые праздники — дни почитания своих любимых божеств, например бога домашнего очага, богини-матери, божества великого Ганга или бога войны. Я постоянно шагаю вместе с какими-нибудь паломниками, размахивающими плакатами или цветными флагами, тут и там вижу женщин, везущих на тележках крошечные алтари. Как-то раз в краю священных храмов любви Кхаджурахо, присев с местными жителями на обочине дороги, спокойно пью чай, и вдруг мимо проходит какой-то мужчина, абсолютно голый, а позади него следует забитая людьми машина. Отшвырнув в сторону свою коляску, бросаюсь за ним с расспросами: «Ты кто?» Мужчина отвечает, что он садху. Иными словами, он отрекся от мира, чтобы сосредоточиться на своей вере, и путешествует по стране, живя только подаяниями. По всей Индии таких, как он, примерно четыре, а может, и пять миллионов! Ненадолго замедлив шаг и дав знак расступиться группке окруживших его последователей, он поясняет, что идет вот уже двадцать два года, шесть дней в неделю, позволяя себе трапезу только один раз в сутки и съедая ровно столько, сколько могут уместить его ладони. С определенными интервалами он приступает к медитациям. Совершенно голый, с ожерельем из пышных перьев на груди, он привык коротать ночи на тростниковой циновке. Я от души улыбаюсь его рассказам и тепло прощаюсь с ним, понимая, что этот человек мог бы стать для меня истинным гуру. Продолжая путь по северным штатам Индии через Уттар-Прадеш, я задаюсь вопросом: какие же глубинные верования движут такими людьми? В чем заключается сила их убеждений, пронизанных древнейшими культами? Например, тот поиск истины и чистоты, который понятен этому отшельнику, в глазах посторонних людей выглядит не слишком убедительным. Зависящие от более высоких каст многие индусы находят удовлетворение, принижая в свою очередь тех, кто ниже их по сословной лестнице. Однажды утром, проходя мимо сельской школы, я вижу, как перед шеренгой мальчишек учитель нещадно лупит палкой ученика, и у того уже покраснели от ударов ноги. Он кричит все яростнее, не переставая замахиваться на ребенка. Негодуя, я бросаюсь на помощь, выхватываю из его рук палку и без особых раздумий ломаю о свое колено. В глазах взрослого мужчины, которого только что публично унизили на глазах детей, я читаю непонимание, а потом и злость… Я ухожу, не дав ему времени опомниться, и думаю, что сегодня вечером, когда дети разойдутся по домам и перескажут всем эту историю, в деревушке каждый скажет, что я форменный кретин. Насилие здесь неотделимо от религии и от кастовой системы. Именно в повседневной жизни это ярче всего бросается в глаза. Жестокое обращение, насилие, инцест здесь в порядке вещей. |
