|
Про этого родоначальника сохранились извѣстия, что онъ былъ красавцемъ. Онъ и на портретѣ былъ еще красивымъ пожилымъ мужчиной. На Сухумова смотрѣло съ портрета дышащее розовымъ румянцемъ полное, тщательно выбритое, лицо съ ямочкой на подбородкѣ. Фигура была также полная, хорошо упитанная, въ атласномъ шитомъ мундирѣ со звѣздой. Изъ-подъ напудреннаго парика смотрѣли темныя густыя брови и веселые сѣрые глаза. Портретъ былъ очень хорошей работы. Лицо съ крупными губами, какъ и у всѣхъ Сухумовыхъ, носило чувственный характеръ. Изъ записокъ со временниковъ Сухумовъ зналъ, что этотъ родоначальникъ ихъ фамилии былъ женолюбивъ и имѣлъ у себя въ деревнѣ цѣлый гаремъ изъ дворовыхъ дѣвушекъ. Сухумовъ и сейчасъ вспомнилъ объ этомъ и сказалъ себѣ:
«Вотъ и половая невоздержность передо мной, въ которой теперь врачи ищутъ причины неврастении, а неврастеникомъ онъ не былъ, пользовался хорошимъ здоровьемъ и умеръ въ глубокой старости. Это опять-таки изъ записокъ извѣстно. А я-то?.. Развѣ я жилъ такъ?..» Онъ зажмурился и покрутилъ головой. «А сколько выпито-то было имъ разныхъ настоекъ, наливокъ, рейнскихъ и бургонскихъ винъ!» — подумалъ онъ, переходя къ другимъ портретамъ. Пройдя мимо нѣсколькихъ мужскихъ и женскихъ портретовъ. Сухумовъ остановился передъ портретомъ прапрадѣда въ морскомъ мундирѣ съ тоненькой, загнутой кверху дугой, косичкой парика, прапрадѣда служившаго въ царствование Павла I, и даже присѣлъ передъ портретомъ на кресло и долго смотрѣлъ на него издали. Его радовало, что разсматривание портретовъ, не производитъ на него чувство страха. Портретъ прапрадѣда спокойно смотрѣлъ на него изъ рамки, хотя Сухумовъ и подзадоривалъ его, мысленно говоря: «А ну-ка мигни, кивни». «И этотъ вѣдь дѣло дѣлалъ, тоже выдвинулся на своемъ поприщѣ… Фрегатомъ командовалъ, гдѣ-то боевое неприятельское судно потопилъ… Былъ массономъ… Однимъ словомъ, слѣдъ по себѣ оставилъ… умеръ не безслѣдно… — разсуждалъ Сухумовъ про прапрадѣда и тотчасъ-же перенесъ мысль на себя и задалъ вопросъ:- «Ну, а я-то что? Какой я слѣдъ по себѣ оставлю?» Но вотъ и портретъ прадѣда, который такъ его пугалъ. Его освѣщалъ лучъ солнца, пробравшийся сквозь занавѣску окна. Сухумовъ не безъ трепета пересѣлъ на другое кресло, находившееся ближе къ портрету и бодрилъ себя, стараясь думать о трудности носить такой высокий стоячий воротникъ, который былъ написанъ на портретѣ. «И зачѣмъ это? Къ чему нужно было затруднять человѣка такой форменной одеждой»? — спрашивалъ онъ самъ себя, не отводя глазъ отъ портрета. Портретъ не шевелился и не кивалъ. Сухумовъ торжествовалъ. — Вѣдь добился таки я! Все-таки добился, что никакой галлюцинации не было. Нѣтъ, тутъ нужна сила воли! И я поборолъ себя! — произнесъ онъ вслухъ и радостно вышелъ изъ портретной. Его встрѣтилъ камердинеръ. Онъ подкарауливалъ Сухумова. — Ай, ай, ай! — покачалъ онъ головой. — Не бережете вы себя! Вѣдь господинъ докторъ запретилъ вамъ ходить въ портретную, а вы ходили. Грѣхъ вамъ, Леонидъ Платонычъ. — Ну, ну… Оставь пожалуйста… Не твое дѣло… — остановилъ его Сухумовъ. — Ходилъ, смотрѣлъ и ничего не случилось. Стало-быть приучилъ себя, приучилъ свои нервы, и они сдѣлались крѣпки. Сухумовъ совсѣмъ повеселѣлъ послѣ этой пробы своихъ нервовъ. Два случая бывшихъ съ нимъ галлюцинаций угнетали его. Онъ понималъ, что это уже начинался психозъ. Послѣ посѣщения портретной, онъ опять гулялъ по двору, не безъ аппетита позавтракалъ, легъ отдохнуть, но заснуть не могъ и поѣхалъ кататься по деревнѣ, велѣвъ запречь себѣ лошадь въ сани. Правилъ Сухумовъ лошадью самъ, не взявъ съ собой работника. Вотъ занесенное снѣгомъ село съ хилыми покривившимися избами крестьянъ. |
