«Новая встрѣча, — подумалъ Сухумовъ и тутъ-же про себя прибавилъ:- Это, впрочемъ, хорошо, если я здѣсь хоть съ кѣмъ-нибудь познакомлюсь».

XVI

— А вотъ нашъ баринъ Леонидъ Платонычъ Сухумовъ… Господинъ Сухумовъ изволили осчастливить насъ своимъ посѣщениемъ, дай имъ Богъ здоровья… — какъ-бы отрекомендовалъ лавочникъ Сухумова отцу Рафаилу.

Священникъ очень сконфузился, что Сухумовъ засталъ его въ лавкѣ, расплескалъ чай съ блюдечка, ставя его на столъ, и тотчасъ-же отрекомендовался Сухумову, держа руку на желудкѣ, около наперснаго креста:

— Рафаилъ Тиховздоховъ… Тиховздоховъ, Рафаилъ… Разсуждалъ вчера вамъ представиться, но, простите, застѣнчивость какая-то, — прибавилъ онъ. — Даже и вышелъ изъ дома, но съ дороги вернулся. Да къ тому-же разсудилъ, что вѣдь не всѣ любятъ духовенство-то.

— Чайку, батюшка Леонидъ Платонычъ?.. — предлагалъ лавочникъ Сухумову, усаживая его къ столу.

— Нѣтъ, благодарю… Боюсь простудиться послѣ горячаго на воздухѣ. А я вотъ лучше папироску…

Сухумовъ закурилъ. Священникъ Тиховздоховъ, смотря прямо въ глаза Сухумову, произнесъ въ свое оправдание, — кивая на лавочника:

— А я зашелъ къ Аверьяну Захарычу насчетъ отрубей для: скотинки, но вотъ онъ усадилъ за чаи да за сахаръ…

— Здоровьице-то ваше какъ, баринъ? — лебезилъ передъ Сухумовымъ лавочникъ. — Изволили, какъ я слышалъ, сюда къ намъ на поправку приѣхать?

— Да, у меня нервы жестоко разстроены, — отвѣчалъ Сухумовъ. — Да и вообще весь организмъ расшатанъ.

— А насчетъ невровъ этихъ самыхъ, такъ живо у насъ поправитесь. Здѣсь мѣстоположение хорошее, докторъ Нектарий Романычъ, который васъ лѣчитъ — человѣкъ умственный и рука у него легкая. Вѣдь вотъ кого-кого онъ у насъ не исцѣлялъ во всей округѣ! Прямо въ гробъ ложись, а онъ на ноги ставилъ. Да-съ… Воздухъ легкий, приятный. А если до весны изволите у насъ прожить, то здѣсь такое воспарение отъ деревьевъ, когда все распускаться начнетъ, что одна прелесть…

— Да, надо дольше пожить, но скучно ужъ очень здѣсь. Одиночество… — сказалъ Сухумовъ.

— А скукой, баринъ, лѣчатся. Пей, ѣшь, спи и объ дѣлахъ не думай, коли кому недужится. Такъ я слыхалъ. Вотъ наши хворые мужички приѣзжаютъ изъ Москвы на поправку… Полежитъ на печкѣ, отлежится — смотришь, и поправился. А тамъ-то въ Москвѣ его лѣчили, лѣчили по больницамъ — и все никакого толку. Нѣтъ, здѣсь воздухъ и воспарение это самое, коли ежели лѣтомъ…

— Ежели у васъ нервы, Леонидъ. Платонычъ, то совѣтовалъ-бы вамъ черничнаго листа попить, — произнесъ священникъ. — Я знаю одну дьяконицу, которая дверного скрипа не могла слышать, отъ визга щенка замирала, а черничнымъ листомъ исцѣлилась.

— Да вѣдь ужъ докторъ-то знаетъ, что надо, — снисходительно замѣтилъ Сухумовъ.

— О, докторъ Кладбищенский большой учености человѣкъ, что говорить! Но иногда и простыя домашния средства помогаютъ. Отчего не попробовать!

Сухумовъ, получивъ связку баранокъ, разсчитался за нихъ, поднялся со стула и сталъ прощаться. Священникъ, натянувъ на себя бѣличью шубу, тоже отправился домой. Оба они проводили Сухумова до саней. Сухумовъ сѣлъ въ сани и сказалъ священнику привѣтливо:

— Заходите, батюшка, какъ-нибудь ко мнѣ помочь скоротать вечерокъ. Очень ужъ скучно одному мнѣ…

— Съ удовольствиемъ, если ничего не имѣете противъ духовенства… Благодарю васъ, — поклонился священникъ. — Когда прикажете? Въ какое время вамъ удобнѣе?

— Да когда хотите, приходите.