— Это только видъ у него такой суровый, а онъ добрый, преданный человѣкъ. А вы приходите почаще, хорошая моя, правдивая моя…

— Что это какъ вы упрашиваете! Мнѣ даже совѣстно слушать. Я вѣдь сказала вамъ, что буду приходить, но приходите и вы… Если тетка занята, вы не обращайте на нее внимания, когда придете. Она всегда занята… Дѣти, стряпня да и хозяйство… У насъ только слава, что кухарка есть… А какая она кухарка? Я тоже ей помогаю во всемъ, но я стряпать не умѣю, какъ отецъ Рафаилъ любитъ. Хотѣлъ онъ мнѣ выписать повареную книгу, чтобы я по повареной книгѣ… но только сбирается. У васъ нѣтъ повареной книги въ библиотекѣ? — спросила Раиса.

— Очень можетъ быть, что и есть у бабушки въ библиотечныхъ шкапахъ… Навѣрное даже есть… Приходите поискать. Приходите завтра-же… — говорилъ Сухумовъ. — Завтра, очень можетъ быть, привезутъ съ почты какой-нибудь одинъ изъ толстыхъ журналовъ, на которые я для васъ подписался.

— Да вѣдь не для меня одной, а для всѣхъ… И для другихъ… — возразила Раиса.

— Для васъ… только для васъ… Все остальное для меня… обстановка и ничего больше.

— Ну, какъ-же для меня одной… Говорите о правдѣ, а сами что?.. Мнѣ даже совѣстно слушать отъ васъ такие комплименты… Вѣдь это называется — комплименты…

— Раиса Петровна! Это не комплименты, а правда… чистѣйшая правда! Клянусь вамъ, что правда! — воскликнулъ Сухумовъ, забывъ о прислушивавшемся къ ихъ рѣчамъ возницѣ.

— Странно, что вы считаете меня за такую особенную, если это правда. А я самая обыкновенная.

— Богъ ты мой, да вотъ за это-то вы мнѣ и нравитесь, что вы самая обыкновенная! Безъ прикрасъ. Обыкновенная, безъискусственная, цѣльная натура!

— Ахъ, какия похвалы! Даже слушать совѣстно! — тихо бормотала Раиса, а сама рдѣла отъ удовольствия.

Онъ опять взялъ ея руку въ шерстяной перчаткѣ и долго держалъ въ своей рукѣ. Она не отнимала руки, но говорила:

— Послушайте… Зачѣмъ это вы?.. Такъ не надо, такъ нехорошо.

Вотъ и Сухумовка. При свѣтѣ звѣздъ обозначились темные силуэты церковныхъ главъ. Въѣзжали на церковную площадь. Вотъ и фонарь, горящий на воротахъ постоялаго двора лавочника Неумытова. Сейчасъ будетъ училище. Сухумовъ и Раиса приѣхали раньше семьи учителя. Черезъ площадь виднѣлся домъ причта и въ окнѣ мелькалъ маленький огонекъ.

— Меня ждутъ… Это должно быть лампочка въ сѣняхъ… — проговорила Раиса.

— Я васъ до самыхъ дверей провожу и сдамъ съ рукъ на руки, — сказалъ Сухумовъ и дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ.

Онъ замышлялъ что-то.

— Къ священнику? — спросилъ его возница, поровнявшись съ училищемъ. — Или въ училище?

— Да, да… Къ священнику.

Вотъ и крыльцо въ домѣ священника. Въ сѣняхъ сквозь оконце брезжился свѣтъ лампочки. Лошади остановились.

— Ну, прощайте… Спасибо вамъ… — сказала Раиса, вылѣзая изъ саней.

— Нѣтъ, нѣтъ. Я васъ провожу въ сѣни. Гусаръ залаетъ, вамъ отворятъ, тогда я и удалюсь.

Они вошли въ сѣни. Въ сѣняхъ коптѣла маленькая жестяная лампочка. Заслышавъ шаги въ сѣняхъ, чуткая собака Гусаръ залаяла изъ прихожей. Раиса хотѣла взяться за ручку звонка.

— Погодите… Два слова… — пробормоталъ Сухумовъ, обхватилъ Раису за шею, прижалъ къ себѣ и запечатлѣлъ на лицѣ ея поцѣлуй…

Она вздрогнула, не отдала поцѣлуя, отшатнулась и прошептала:

— Зачѣмъ-же это? Этого ужъ совсѣмъ-бы но надо… Нехорошо…

— Не утерпѣлъ… Простите… Это дерзость, но я заглажу ее… Скоро заглажу… — слышалось изъ устъ Сухумова.