Николай Томан. В созвездии трапеции
"Надо было взять такси, - с досадой думает Ирина Михайловна, озябшим пальцем протирая прозрачный кружок в оледеневшем окне троллейбуса. - Совсем замерзну, пока доеду..." Время позднее - за полночь. В троллейбусе малолюдно всего пять-шесть человек. Сквозь замерзшие окна ничего не видно, а водитель не считает нужным объявлять остановки. В протертом кружочке мелькает свет уличных фонарей. Ирина Михайловна всматривается в него, почти касаясь лбом толстой наледи на стекле. В столь поздний час на улицах уже выключена часть освещения и густые тени затушевывают приметы хорошо знакомых зданий. Да и прозрачный кружочек то и дело затягивается сизой пленкой изморози. Его почти непрерывно приходится протирать стынущими пальцами. Лишь после Каляевской Ирина Михайловна начинает ориентироваться безошибочно. Теперь скоро площадь Маяковского, а там и Кудринская. В скверном настроении возвращается домой режиссер цирка Ирина Михайловна Нестерова. Не очень приятный был у нее сегодня разговор с директором и главным режиссером. Они все торопят с программой к открытию нового здания цирка. Времени хотя еще и много, однако нужно ведь не только придумать программу, но и отрепетировать ее. И не какую-нибудь, а нечто грандиозное, небывалое. В ее ушах и сейчас еще звучат патетические слова директора: - Первого мая мы дадим представление не просто в новом здании цирка, а в самом лучшем в мире здании цирка! В нем мы должны показать не только новое, но и принципиально новое! Ирина Михайловна и сама все это отлично понимает. Она уже была в новом здании и восхищалась почти всем, что там увидела. Особенно же четырьмя манежами, три из которых расположены под землей. И снова мрачные мысли о новом репертуаре. Главный режиссер высказал пока лишь самые общие соображения о нем: - Новая наша программа должна быть на уровне века. На уровне современной науки и техники. Короче говоря - она должна быть космической... "Хорошо ему говорить о космическом - в его распоряжении весь цирк, - уныло думает Ирина Михайловна, всматриваясь в протертый глазок в наледи окна. - Воздушных гимнастов на различных механических конструкциях, полеты их с батутов и резиновых амортизаторов можно, конечно, подать как вторжение в космос. А у меня клоуны... У них что космического? Куда устремлю я своих коверных?.." И усмехается невольно: "Дрессированные животные тоже, конечно, не очень космическая фактура!.. Но Анатолий Георгиевич как-нибудь справится со всем этим. Наверно, придумает что-нибудь. И я бы придумала, если бы у меня были такие клоуны, как Виталий Лазаренко или мой отец, знаменитый "Балага", будь он хотя бы лет на десять помоложе...". Ирина Михайловна знает, конечно, что и для клоунов придумают что-то, если не главный режиссер, то кто-нибудь из пишущих для цирка сценарии новых программ, но ей очень досадно на себя за свою беспомощность... Но вот и Кудринская. Нужно выходить. Ото, какой свирепый мороз! Настоящая космическая стужа. Хорошо хоть, что идти недалеко. Ирина Михайловна торопливо перебегает широкое Садовое кольцо и заворачивает за угол. Ее дом - третий от угла. Поскорее бы миновать двор, яростно продуваемый сквозным ветром. Поднимаясь на третий этаж, Ирина Михайловна ищет в сумочке ключ от квартиры. Осторожно открыв дверь, на цыпочках входит в коридор и нащупывает на стене выключатель. Повесив шубку и переобувшись, она идет на кухню. Сквозь стеклянную дверь соседней комнаты не видно света - отец ее, Михаил Богданович, и сын Илья спят, конечно. Мягко щелкает клавиш выключателя, и на кухне вспыхивает свет. Сразу же бросается в глаза тарелка, покрытая салфеткой. Рядом стакан и коробка с помадкой - любимыми конфетами Ирины Михайловны. "Это папа, конечно", - тепло думает она об отце. С тех пор, как он ушел на пенсию, в доме стала чувствоваться его заботливая рука. |
