Теперь, когда мы расстались, мне нравилась неожиданная тишина в собственной голове, ощущение автономии, свобода от социальных обязательств. Самым большим удовольствием было ворочаться в кровати, не натыкаясь ни на кого другого.

В 7.15 я встала с дивана и выкинула салфетку, которую использовала как тарелку для ужина.

Подхватила сумку и куртку, заперла дверь и прошла полквартала до Рози.

Ее таверна — неказистая смесь ресторана, паба и места сборища живущих по соседству. Я сказала «неказистая», потому что пространство не особенно украшено и ухожено. Бар выглядит как любой другой бар, который вы видели в своей жизни — металлическая подставка для ног вдоль и бутылки алкоголя на зеркальных полках за. На стене над баром висит чучело марлина, с шипа которого свешивается мужской спортивный бандаж. Этот неаппетитный предмет был заброшен туда буйными спортивными болельщиками в процессе игры, которую Рози с тех пор не поощряла.

Грубо сколоченные из фанеры и покрытые пятнами кабинки тянутся вдоль двух стен.

Оставшиеся разномастные столы и стулья иногда хромают на одну ножку. К счастью, освещение плохое, так что многие недостатки не видны. В воздухе пахнет пивом, жареным луком и неизвестными венгерскими специями. Сигаретный дым теперь отсутствует, потому что Рози запретила курение год назад.

Поскольку неделя только начиналась, пьющих посетителей было немного. Телевизор над баром был поставлен на «Колесо фортуны», с выключенным звуком. Вместо того, чтобы устроиться в своей обычной кабинке, я уселась на барный табурет и стала ждать, когда Рози появится из кухни. Ее муж, Вилльям, налил бокал шардонне и поставил передо мной.

Как и его брат Генри, он высокого роста, но гораздо более формален в выборе одежды, предпочитая отполированные туфли на шнурках, в то время как Генри любит шлепанцы.

Вилльям снял пиджак и сделал себе нарукавники из бумажных полотенец, закрепив их резинками, чтобы не запачкать белоснежные манжеты.

— Привет, Вилльям, — сказала я. — Сто лет не болтали. Как твои дела?

— У меня была немного заложена грудь, но я надеюсь избежать инфекции верхних дыхательных путей.

Он достал пакетик из кармана брюк и положил в рот таблетку, сказав:

— Цинковая лепешка.

— Хорошая вещь.

Вилльям был чемпионом по мелким болячкам, к которым он относился очень серьезно, чтобы они не унесли его на тот свет. Он не был так плох, как раньше, но внимательно следил за надвигающейся кончиной других.

— Я слышал, что Гас в плохом состоянии.

— В синяках и побитый, а так, все в порядке.

— Не будь так уверена. Такое падение может привести к осложнениям. Может казаться, что все хорошо, но, когда он ляжет в кровать, пневмония тут как тут. Закупорка сосудов — другой риск, не говоря уже о стафилококковой инфекции, которая заберет тебя в два счета, вот так.

Щелчок пальцев Вилльяма положил конец моему неуместному оптимизму. Гаса уже можно было хоронить. Вилльям всегда был наготове, когда дело касалось смерти.

В значительной степени Рози исцелила его от ипохондрии, ее кулинарное рвение предоставляло достаточное несварение желудка, чтобы держать в узде его воображаемые болезни.

Он до сих пор был склонен к депрессии и считал, что ничего так не поднимает настроение, как похороны. Кто мог его винить? В таком возрасте он был бы бессердечным, не испытывая душевного подъема при виде свежепочившего друга.

— Меня больше волнует, что будет с Гасом, когда он вернется домой, — сказала я. — Он не сможет ничего делать пару недель.

— Если не дольше.

— Точно. Мы надеялись, что Рози знает кого-нибудь из его родственников, кто согласился бы за ним присматривать.

— Я бы не рассчитывал на родственников.