— Может быть, это лекарства. Наверное, его держат на болеутоляющих.

— Через столько времени? Что-то тут не так. Я знаю, что он принимал перкосет, но его отменили сразу, как смогли. Вы разговаривали с ним в последнее время?

— После вашего отъезда не разговаривала, но Генри заходил к нему два или три раза. Если бы были проблемы, я уверена, что он упоминул бы об этом. Вы хотите, чтобы я его проведала?

— Если вы не возражаете. После того, как он повесил трубку, я перезвонила и поговорила с Соланой, спросить, как она оценивает ситуацию. Она думает, что это могут быть ранние признаки деменции.

— Это нехорошо. Я зайду завтра или послезавтра и поговорю с ним.

— Спасибо. И не могли бы вы спрость Генри, не заметил ли он чего-либо?

— Конечно. Я вам позвоню, когда будет о чем рассказать.

Утром во вторник я выбрала час, чтобы доставить трехдневное предупреждение о выселении за задержку арендной платы жильцу многоквартирного дома в Колгейте.

Обычно Ричард Комптон, владелец здания, приносил такие уведомления сам, в надежде подвигнуть жильца заплатить. Комптон владел зданием меньше шести месяцев, и был занят изгнанием злостных неплательщиков.

Люди, которые отказываются платить за аренду, могут быть очень грубыми, и двое уже предложили перебить ему все лампочки. Ричард решил, что будет лучше послать кого-нибудь другого, а именно, меня. Я лично думала, что с его стороны это было трусостью, но он предложил мне двадцать пять баксов, чтобы передать кому-то клочок бумаги, и это казалось адекватной компенсацией за две секунды работы.

Машин было немного, и я проделала пятнадцатиминутный путь под радио, включенное на одной из передач, где слушатели звонят, чтобы попросить совета насчет брачных и социальных проблем. Мне очень понравилась ведущая, и я развлекалась, сравнивая свои реакции с ее.

Я заметила нужный номер дома и остановилась. Сложила уведомление о выселении и положила в карман куртки. Главное правило при вручении любых документов — не появляться, размахивая официальными бумагами. Лучше сначала прощупать почву, прежде чем заявить о своих намерениях. Я взяла сумку с пассажирского сиденья, вышла и захлопнула за собой дверцу.

Оглядела постройки, похожие на киношный вариант тюрьмы. Это были четыре трехэтажных здания, поставленные квадратом, с открытыми углами и переходами между ними. В каждый простой оштукатуренный блок были втиснуты двадцать четыре квартиры.

Вдоль зданий были посажены кустики можжевельника, возможно, в попытке смягчить общее впечатление. К сожалению, большинство из них страдали от заболевания, которое оставляло ветки лысыми, как прошлогодняя рождественская елка, а уцелевшие иголки были ржавого цвета.

Вдоль фасада ближайшего здания я увидела короткий ряд деревянных веранд, на один шаг выше земли, на которых кое-где стояли алюминиевые стулья. Над каждой входной дверью был жалкий навес в форме перевернутой V, но их было недостаточно, чтобы уберечь жильцов от превратностей погоды. Во время дождя можно было стоять там с ключом в руке и совершенно промокнуть, пока дверь в конце концов откроется. Солнечный свет летом бывает немилосердным, превращая комнаты в тостеры. Любой, поднимающийся на третий этаж, будет страдать от сердцебиения и одышки.

Особого двора там не было, но я подозревала, что, если войти во внутреннее пространство, то можно увидеть грили для барбекю на лоджиях второго и третьего этажей, бельевые веревки, и детские игрушки на клочках травы на земле. Мусорные баки неряшливой линией стояли в углу, рядом с пустыми навесами для машин, вместо закрытых гаражей.

Весь комплекс создавал странное впечатление необитаемости, как жилище, брошенное во время стихийного бедствия.

Комптон жаловался на своих жильцов, которые были жалкими ублюдками (его слова, не мои).