— Я заставлю тебя остаться, — пробормотал он ей в ухо, увлекая ее на землю. — Ты останешься. Ты захочешь остаться.

Уинн страстно его поцеловала, чтобы заглушить слова, охлаждавшие их пыл. Но Клив не отказался от своего намерения и зажал ее лицо в своих ладонях, чтобы остановить безумные поцелуи.

— Скажи, что останешься, — потребовал он, целуя ее шею и ямку под горлом. — Скажи, что никогда не покинешь меня, Уинн. Скажи это.

Ослепительная вспышка молнии, сопровождаемая неистовым громом, заставила их обоих подпрыгнуть. И хотя Уинн надеялась, что он отвлечется от болезненной темы, этого не произошло.

Он полностью закрыл ее своим мускулистым, сильным телом. Она уходила от его слов, но тело реагировало по-своему на острое ощущение его желания.

— Не говори больше ничего, — прошептала она. — Просто поцелуй меня.

Уинн обхватила его шею руками и попыталась приблизить к себе его лицо, но он сопротивлялся.

— Останься со мной, моя прелестная Валлийская колдунья. Скажи, что останешься, и я обещаю так услаждать тебя каждую ночь. Останься, и я осыплю тебя бесконечными поцелуями. Ласками. Вот так. — Он потерся носом о теплую ложбинку между ее грудей. — Вот так. — Он нашел сквозь ткань платья напрягшиеся соски и прикусил сначала одну возбужденную вершинку, а потом другую, так что Уинн, задыхаясь, извивалась от безумного желания.

— Я наполню тебя своей любовью, и ты позабудешь обо всем на свете, кроме того, что мы вместе.

Он уже и так добился этого, подумала она сквозь туман. Она никогда не сознавала, где находится или что дурно, а что правильно, когда он вот так любил ее. Но забываться… было слишком опасно. Слишком страшно.

Она посмотрела на него, и когда их глаза встретились, то многое сказали друг другу в эту долгую минуту. Уинн почувствовала, как ее решимость ослабевает, буквально покидает тело, и изводивший ее голос, твердивший об осторожности, наконец замолчал.

— О Клив, — прошептала она, и ее большие глаза заволокло слезами. — Я… я…

Последние слова потонули в оглушительном грохоте.

Молния ударила в дерево на другом берегу реки, и, ярко вспыхнув, оно свалилось в бурлящую воду. Это произошло так близко от них, что Уинн оцепенела от страха. Клив испуганно дернулся и закрыл Уинн собой, спрятав ее голову под подбородок. Когда они оба взглянули на небо, на них обрушился ледяной поток дождя, а с ним и злой ветер.

Сначала их предупреждала приближавшаяся молния и далекие раскаты грома. Они обо всем могли бы догадаться по бурлящей реке, взбешенной бурей, которая назревала выше в горах. Но понадобилась всесильная длань Господня, как позже подумала Уинн, бросающая в нее молнии и поливающая ее дождем, чтобы, в конце концов, вернуть ей разум и спасти от собственной слабости. А ведь она была почти согласна остаться с ним, почти согласна стать его любовницей, женщиной, к которой он бы приходил, исполнив долг супруга.

Пока Уинн бежала по мокрому двору, опередив Клива, который боролся с двумя боковыми дверьми, она искала утешение в своем невероятном спасении. Ведь это действительно было спасение. Спасение от жизни с незаконными удовольствиями и незаконными детьми. Спасение от многолетнего стремления к тому, чего никогда не может быть. Он не собирался жениться на ней, он ни разу не сказал ни одного слова о женитьбе. Но вместо утешения Уинн нашла только ужасающую пустоту.

Проносясь стремительно по холлу, Уинн споткнулась о пьяного слугу, затем чуть не наступила на другого, свернувшегося у подножия лестницы. Но она продолжала мчаться вперед, не замечая, что за ней тянется мокрый след. Она только знала, что должна найти своих детей и прижать к себе. Они, а не Клив, были ее жизнью. Уэльс, а не Англия, был ее домом.