«Да ведь это ужасно, – пробормотал он, – еще целых четыре недели до 1 июня? А чемоданы уже уложены! Что же мне теперь делать? Не могу же я завтракать «У Шнеля» в рубашке! Неужели придется все снова распаковывать? Какой кошмар!» Лейб‑медик представил себе, как обожравшиеся сверх всякой меры сумки плюются его гардеробом – чего доброго еще и рыгать начнут, как от рвотного камня. Он уже видел, как бесчисленные, всевозможных пород галстуки обвились вокруг него подобно гадюкам, сапожные щипцы, разгневанные длительным заточением, собираются вцепиться ему в пятки своими рачьими клешнями и даже розовая сетка, похожая на детскую шапочку, только с белыми мягкими лайковыми ремнями вместо тесемок, даже она… нет, это уже верх всякого бесстыдства, совершенно непозволительного какому‑то предмету обихода! «Ни за что, – решил он во сне, – чемоданы останутся закрытыми!»

В надежде на ошибку господин императорский лейб‑медик нацепил очки, намереваясь еще раз исследовать календарь… В комнату вдруг хлынул ледяной холод, стекла очков сразу запотели.

А когда он их снял, то увидел перед собой какого‑то полуголого человека, с кожаным фартуком на чреслах, темнокожего, высокого, неестественно худого, с черной, вспыхивающей золотыми искрами митрой на голове.

Господин императорский лейб‑медик мгновенно понял: это Люцифер, однако нисколько не удивился, так как ему сразу стало ясно, что в глубине души он уже давно ждал чего‑то в этом роде.

– Ты – человек, исполняющий любое желание? – спросил он, невольно поклонившись. – Можешь ли ты?..

– Да, я – Бог, которому люди препоручают свои желания, – прервал его фантом и указал на кожаный передник, – я единственный препоясанный среди богов, остальные бесполы.

Только я могу понимать желания; тот, кто реально беспол, забыл навсегда, что есть желание. Пол – вот где скрыт глубочайший корень всякого желания, но цветок его – пробужденное желание – уже не имеет ничего общего с полом.

Среди богов я единственный истинно милосердный. Нет желания, которому я бы не внял и тут же не исполнил.

Но слышу я только желания душ, их извлекаю на свет. Поэтому имя мое – Luci‑fero[24].

Однако к желаниям живых трупов я глух. Поэтому так страшатся меня все эти «мертвецы».

Я безжалостно терзаю тела людей, если этого желают их души; я, как самый милосердный хирург, немилосердно удаляю пораженные недугом члены ради высшего знания.

Уста  иных людей молят о смерти, в то время как их душа молит о жизни, – таким я навязываю жизнь. Многие жаждут богатства, но души их стремятся к нищете, дабы пройти в игольное ушко, – таких я делаю на земле нищими.

Твоя душа и души твоих отцов в земном существовании жаждали сна, поэтому я всех вас сделал лейб‑медиками – поместил ваши тела в каменный город и окружил вас людьми из камня.

Флугбайль, Флугбайль, и твое желание известно мне! Ты хочешь вернуть свою юность! Но ты сомневаешься в моей власти и теряешь мужество, в который уже раз от – давая предпочтение сну. Нет, Флугбайль, я тебя не от‑пущу! Ибо и твоя душа молит: хочу быть юной.

Поэтому я исполню ваше обоюдное  желание.

Вечная юность – это вечное будущее, а в царстве Вечности даже прошлое возрождается, как вечное настоящее…

После этих слов фантом стал прозрачным, а там, где была его грудь, стала все отчетливей проявляться какая‑то цифра, сгустившаяся наконец в дату «30 апреля».