Господин императорский лейб‑медик решил, что ослышался.

– Высочайшая измена?

– Помилуйте, экселенц; под подозрением; н‑да‑с. Под по‑до‑зре‑нием‑с! – А так как лейб‑медик явно не понял, шпик выразился яснее: – Н‑да‑с, – и грустно уставился на свои плоские ступни, – но и одного подозрения, смею вас уверить, предостаточно. К сожаленью‑с! Ну‑с, моим законным долгом было бы верноподданнически дать знать в известное место – ведь у меня имеются подозрения… Я, собственно, чре‑езвычайно обремененный долгом совести человек‑с, слово чести. Другое дело, если я буду убежден в отсутствии основания к подозрению… Видите ли, в нашем деле, пардон, рука руку моет‑с, – и он невольно посмотрел на свои грязные ногти.

В господине императорском лейб‑медике закипала сдерживаемая ярость.

– Другими словами: вы хотите чаевых?

– Извиняюсь, целиком полагаюсь на щедрость, экселенц.

– Отлично. – Императорский лейб‑медик позвонил. Вошел слуга.

– Ладислав, возьми этого типа за шиворот и спусти с лестницы!

– Как прикажете.

Чудовищная лапа раскрылась, как пальмовый лист; комната сразу погрузилась в таинственный тропический полумрак, и уже через секунду слуга со шпиком исчезли, подобно изображению на экране синематографа.

Господин императорский лейб‑медик ждал – наконец снизу из прихожей донесся страшный грохот!

Потом тяжелые шаги медленно протопали вниз по лестнице. Вслед за живым снарядом.

«Ну вот, пожалуйста, Ладислав, конечно, собрался его спустить еще и с замковой лестницы. Господи, ну нельзя же все понимать так буквально», – скрестив на груди руки и утомленно прикрыв глаза, пробормотал императорский лейб‑медик, пытаясь восстановить свой нарушенный утренний покой.

Не прошло и четверти часа, как его грезы были прерваны каким‑то повизгиваньем.

Дверь осторожно приоткрылась, и барон Эльзенвангер в сопровождении Брока на цыпочках протиснулся в дверную щель, предостерегающе прижимая к губам указательный палец.

– Здравствуй, Константин! Каким ветром тебя занесло в этакую рань? – обрадованно воскликнул императорский лейб‑медик, но сейчас же замолк, увидев на лице приятеля пустую бессмысленную улыбку. «Бедняга, – прошептал он, глубоко потрясенный, – кажется, он потерял свой маленький разум».

– Тс, тсс, – таинственно зашипел барон, – тсс, тс. Не надо, только не надо! – – Боязливо оглянувшись, он торопливо достал из кармана пожелтевший конверт и бросил его на кровать. – На, возьми, Флугбайль. Только не надо, не надо!

Старый охотничий пес, поджав хвост и не сводя своих полуслепых белесых глаз с сумасшедшего хозяина, раскрыл, словно собираясь завыть, пасть, однако не издал ни звука.

Зрелище было довольно мрачным.

– Что мне, по‑твоему, не надо? – сочувственно спросил императорский лейб‑медик.

Эльзенвангер поднял палец:

– Тадеуш, прошу тебя. Только не надо, только не надо!.. Ты знаешь… ты знаешь… ты знаешь… – каждое бормотком произнесенное слово неудержимо приближало его губы к уху Флугбайля; наконец, почти касаясь ушной раковины, они осторожно доверили ей свое сообщение: – Полиция напала на мой след, Тадеуш. Прислуга уже знает. Тс, тсс! Все разбежались. И Божена тоже.

– Что? Твоя прислуга разбежалась? Но почему?

И когда?

– Сегодня утром. Тс, тс! только не надо, только не надо! Ты знаешь, был у меня вчера один. С черным зубом. И в черной перчатке. И к‑косой на оба глаза. Понимаешь, один из… из полицейских.

– Как его имя? – быстро спросил императорский лейб‑медик.