Чтобы раз и навсегда покончить с галлюцинацией, лейб‑медик хотел было сорвать ненавистный листок, однако это ему не удалось. Очевидно, на некоторое время придется смириться с Вальпургиевой ночью и ее призраками.

«Ничего, ведь мне предстоит великолепное путешествие, – успокаивал он себя, – курс омоложения в Карлс – баде, несомненно, пойдет мне на пользу».

А так как и на сей раз ему не посчастливилось проснуться, то ничего другого не оставалось, как погрузиться в крепчайший сон уже без всяких сновидений…

Ровно в пять в мирный сон градчанских обитателей врывался отвратительный скрежет – это внизу, в Праге, у Богемского театра, визжа на рельсах, поворачивала электрическая конка.

Господин императорский лейб‑медик настолько привык к этому не совсем любезному проявлению жизни презренного «света», что просто не замечал его; напротив, сегодняшнее противоестественное его отсутствие заставило лейб‑медика беспокойно заерзать в постели.

«Должно быть, у них там что‑то стряслось», – всплыло в его сонном сознании нечто вроде логического умозаключения, и тотчас нахлынула целая лавина смутных воспоминаний о последних днях.

Elite вчера, чаще обычного заглядывая в свой телескоп, он обратил внимание на переполненные людьми улицы; даже на мостах была невиданная толчея, непрекращавшиеся приветственные крики «Slava» и «Nazdar» достигали его окон, растягиваясь в какое‑то «ха‑ха‑ха‑ха». Вечером над холмом на северо‑востоке Праги стал виден огромный транспарант с изображением Жижки, в свете бесчисленных факелов казавшийся каким‑то белым инфернальным миражем. Ничего подобного не случалось с самого начала войны.

Господин императорский лейб‑медик, разумеется, не удостоил бы все это безобразие своим вниманием, если б еще раньше до его ушей не доходили странные слухи: будто Жижка восстал из мертвых и теперь его, живого, во плоти, видели там и сям в ночных переулках (экономка лейб‑медика пребывала по сему поводу в чрезвычайном возбуждении: непрерывно клялась и божилась, давая обе руки на отсечение).

И хотя из своего долгого опыта Флугбайль хорошо знал, что пражские фанатики склонны любую невероятную небылицу пересказывать до тех пор, пока сами не начинают в нее верить, приводя в немалое смятение простой люд, однако даже он изумился, как такая сумасбродная мысль могла получить распространение.

А потому неудивительно, что он в полусне объяснил отсутствие привычного скрежета конки начинающимися беспорядками – и с полным на то основанием, так как Прага вновь находилась под знаком бунта.

Спустя несколько часов в его блаженную дремоту проникла рука – нечто похожее случилось в свое время на пиру Валтасара, – правда, принадлежала она на сей раз домашнему слуге Ладиславу и ничего страшного не написала (может быть, даже и не умела писать), зато вручила визитную карточку, на которой можно было прочесть следующее:

СТЕФАН БРАБЕЦ

приватный концессионный орган.

Услуги по поддержанию общественной безопасности и деликатнейшему надзору за супружеской жизнью. Разыщем внебрачных детей и скрывающихся должников. Учет векселей и продажа домов. Любую пропавшую собаку возвращаем с гарантией опознания.

!Бесчисленные благодарности!

«Вальпургиева ночь», – прошептал императорский лейб‑медик, совершенно серьезно воображая себя еще спящим.

– И что угодно этому человеку? – спросил он громко.

– Кто его знает, – последовал лаконичный ответ.

– Как он по крайней мере выглядит?

– Когда как.

– То есть?

– Да ведь Стефан Брабец переодевается каждые пять минут. Не любит, когда его узнают.

Господин императорский лейб‑медик на минуту задумался.