|
Она работала в школе учительницей английского. – Миссисипи, – тихо, чтобы никто не услышал, откликнулась она. «Mississippi», – выдал я про себя. Четыре буквы «s», четыре «i»H две «р». Ничего словечко. – А еще можно? – Молчи и ешь, – сказала она. – Спать страшно хочется. – Вижу, вижу. Не спи, пожалуйста. Все же смотрят. Чего я потащился на эту свадьбу! Как вам картина: парень за столом с подругами невесты? К тому же не такая уж она мне и подружка. Надо было отказаться и все. Тогда бы сейчас в своей постели седьмой сон видел. – Йоркширский терьер, – вдруг проговорила она. Я не сразу сообразил, как это должно пи-саться. – Y-O-R-K-S-H-I-R-E T-E-R-R-I-E-R, – пробубнил я, теперь уже вслух. У меня с правопи-санием всегда было хорошо. – Молодец! Потерпи еще часок. Через час я сама тебя уложу. Покончив с супом, я зевнул три раза подряд. Вокруг сновали официанты, убирая суповые тарелки и разнося салат и хлеб. Мне показалось, хлеб проделал немалый путь, прежде чем ока-заться здесь. Речи, которые никто не слушал, лились рекой. Говорили все больше о жизни, о погоде. Я снова стал засыпать, и подружка тут же заехала мне по лодыжке носком босоножки. – Не обижайся, но мне правда никогда еще так спать не хотелось. – Ты что, ночью не спал? – Не мог заснуть. Все о чем-то думал, думал... – Вот и сейчас сиди и думай. Только не засыпай. Все-таки у моей подруги свадьба. – Именно что у твоей, – огрызнулся я. Она положила хлеб на тарелку и, ничего не говоря, пристально посмотрела на меня. Я за-молчал и принялся за жюльен из устриц. Вкусом они напоминали мясо доисторических живот-ных. Закусывая устрицами, я превратился в великолепного крылатого ящера, одним махом про-летел первобытный лес и окинул холодным взглядом расстилавшуюся подо мной пустынную землю. Там, внизу, тихонькая, средних лет учительница музыки распиналась насчет школьных лет новобрачной. Выяснилось, что девочка надоедала всем дотошными вопросами, не сразу схваты-вала, отставала от других детей, зато потом, под конец, стала играть на пианино с большой ду-шой. «Хм-м», – сказал я про себя. – Ты, наверно, считаешь ее занудой? – спросила моя подружка. – А на самом деле она – просто замечательный человек. – Хм-м. Остановив поднесенную ко рту ложечку, она пронзила меня взглядом: – Я серьезно. Хоть ты и не веришь... – Верю, – успокоил я ее. – А когда высплюсь, еще больше поверю. – Ну, может, она и вправду нудновата, но это не такой уж большой грех. Так ведь? – Не грех, – кивнул я в знак согласия. – Гораздо лучше, чем смотреть на все искоса, как ты. – Ничего не искоса, – запротестовал я. – Не дали выспаться и притащили до кучи на свадь-бу к девчонке, которую я почти не знаю. Потому только, что она, видите ли, твоя подруга. Я во-обще не люблю свадьбы. Терпеть не могу. Собрались сто человек, едят какие-то паршивые уст-рицы!.. Не произнеся ни слова, она аккуратно положила ложечку на тарелку, поднесла к губам ле-жавшую на коленях белую салфетку. Кто-то запел, замелькали вспышки фотоаппаратов. – Просто хочу спать. – Меня словно оставили одного в незнакомом городе, да еще без че-модана. Я сидел, скрестив руки на груди, когда официант поставил передо мной стейк, над которым сразу повисло белое облачко. «Представь белую простыню, – вещало оно. – Только-только из прачечной. Шикарную белую простыню. Ну как? Вот бы тебе на ней растянуться! Сначала похолодит, потом тепло станет. И пахнет солнцем». Моей кисти коснулась маленькая девичья рука, я уловил слабый аромат духов. |
