Тепло и безопасно в постели… теперь все хорошо. Я скоро засну.  Она от души зевает и сворачивается в теплой постели, как в гнезде. Голос рассказчика в телевизоре, мягкий, как масло, успокаивает… Слова ласкают ее слух, проникая все глубже. Приятный голос. Успокаивающий, теплый, дружелюбный…

Некоторое время спустя виды города сменяются интерьером. В мрачной комнате на постели сидит человек. Очевидно, он установил работающую камеру на что‑то примерно высоты бюро, которое она с вечера подтащила к двери, догадывается Бернис. Затем человек входит в поле зрения камеры, садится на постель и начинает говорить. Он говорит еще более мягко, и все же по его голосу ясно, как он поражен.

– Знаете, я никогда не верил в сверхъестественное, – шепчет он. – До сих пор не верил. Сейчас начало четвертого, за окном темно, хоть глаз выколи. Здесь внутри… как будто все здание, вся гостиница заряжена каким‑то электричеством. Ночью я видел самые невероятные сны. Знаю… – Он улыбается в камеру, и стекла очков, поймавшие свет лампы на столике возле кровати, наливаются золотом. (Лампа такая же, как эта, думает Бернис, сонно переводя на нее взгляд. Забавно, что я не замечала этого раньше.)  – Я знаю, сны не являются доказательством сверхъестественного… но, Господи, я так возбужден, что не знаю, с чего начать. Я снимал людей, украденных инопланетянами в Арканзасе, вервольфов в России, всяческих барабашек от Нью‑Йорка до Тимбукту, – все это чушь, галиматья, нелепость, яйца выеденного не стоит. Я все это слышал, но никогда не верил, никогда ничего не чувствовал, не было того самого ощущения вот здесь, под ложечкой, – он вдавливает оба кулака в живот, – что это все хотя бы отчасти правда. Пока я не попал сюда, в маленький английский городок под названием Леппингтон. Теперь… теперь просто смотрите.

Переход кадра: полная темнота.

– Это сырой материал, – продолжает рассказчик. – Никакого монтажа, никаких растворителей или трюков со штативом – просто сырой материал, отснятый на пленку.

5. Призраки на экране

Бернис смотрит на экран. Она видит, как кренится набок изображение двери гостиничного номера, когда тот, кто держит камеру, бросается к ней. В кадре появляется рука, хватает ручку, поворачивает и рывком распахивает дверь. На звуковой дорожке – возбужденное дыхание. Затем камера переходит в коридор (этой гостиницы, в полудреме думает Бернис, он жил в моей гостинице) .

– Я видел это. Я видел это. О черт, соберись, Майк. Времени два часа ночи. Я видел это каких‑то двадцать минут назад, – задыхается голос за кадром. – Я почувствовал, что за моей дверью кто‑то есть. Открыл дверь, и вот оно. Всего лишь тень. Высокая фигура, двигающаяся по коридору, будто кошка. И это не просто… сравнение. Это ощущение меня просто перевернуло; у меня даже дыхание перехватило. Такое впечатление, что это был отчасти человек, отчасти зверь – гибкий, быстрый, очень быстрый. О Боже, как я испугался! Это был какой‑то физиологический ужас, будто я споткнулся и упал ничком прямо под колеса несущегося грузовика. Разум говорил мне: «Ладно, Майк. Ты что‑то видел. А теперь запрись у себя в номере». Поверьте, я видел что‑то очень нехорошее, это был действительно страшенный сукин сын. А другой голос во мне твердил: «Иди за ним. Давай же, иди, иди, иди следом! » Я не смог удержаться. Я должен был пойти за ним, когда он… Смотри под ноги, Майк, здесь ступеньки.