А ныне? Наблюдая на каждом совещании за чахлым растеньицем, мы снова обретаем стимул, понимаем, ради чего нам необходимо сплачиваться, к чему стремиться, во имя чего сдерживать свои эмоции, соглашаясь с руководителем. А начальник, в свою очередь, знает, куда ему лить воду во время своих выступлений…

ПРЕД ЛИКОМ ТЕХНИКИ

Наверно, не у всех еще изгладились из памяти жаркие споры о том, способствует ли развитие науки и техники духовному совершенствованию человека, становится ли он лучше по мере того, как возрастает техническая оснащенность бытия. Споры кипели и перекипели, и ныне возобладало мнение, что духовный и технический прогресс идут параллельно, а значит, им никогда не суждено ни пересечься, ни даже соприкоснуться.

А теперь я расскажу вам о том, как эти параллельные линии не только пересеклись, но даже переплелись, подобно двум веревочкам, и та из них, которую мы называем техникой, вырвалась вперед и потянула за собой вторую, так называемый духовный мир человека.

Случилось это на одном из собраний нашего коллектива. Уж и не припомню, что мы там обсуждали, да и не имеет это ровно никакого значения для моего рассказа о переплетении параллельных. Так или иначе, собрание было не из увлекательных, поэтому присутствующие не столько слушали ораторов, сколько глазели в открытые окна, за которыми подремывали на солнышке два каменщика, удобно расположившись на стене недостроенного корпуса нашего учреждения.

И вот, в то время как мы дремали, двери зала вдруг распахнулись и пропустили двух незнакомых бородачей. У одного была пристроена к плечу кинокамера, другой тащил треножник с юпитером. И вскоре на собравшихся обрушился ослепительный свет. Объектив кинокамеры, скользивший некоторое время по рядам, нацелился на левый фланг, где сидел наш кладовщик. О нем скажу лишь, что если он и обладал какой-либо духовной ценностью, то держал ее не при себе, а хранил на складе, сунув на полку, чтобы при первой же возможности выменять на что-то более существенное. Попав в поле зрения съемочной техники, наш кладовщик претерпел невероятную метаморфозу: его голова гордо откинулась, хитрые и злые глазки пойманного хорька перестали шарить по сторонам, взгляд устремился в неведомую даль и озарился таким блаженством, таким внутренним светом, словно человек узрел волшебное видение, которое предстает лишь взору отшельника, долго изводившего себя постом и покаянием; кто знает, может, это была освещенная солнцем горная вершина с гнездом одинокого орла, или скачущий по таинственным лесным тропам вольнолюбивый олень, или серебряный звездный дождь в тихом сентябрьском небе…

Как же прекрасен был теперь властелин склада! И стал бы еще прекраснее, не перескочи объектив кинокамеры на правый фланг, где восседал заместитель начальника нашего отдела, тот самый, который первую половину рабочего дня обычно дрожал от страха, как бы кто не покусился на его стул, а вторую — от желания пересесть в чье-то более высокое кресло. А сейчас? Сейчас перед нами возвышался скрестивший на груди руки индийский йог с лицом стоика, и только злополучный стул — чтоб его! — мешал ему скрестить и ноги, тогда поза, выражающая полнейшее равнодушие и даже презрение к ярмарке тщеславия этого мира, стала бы абсолютно совершенной…

Выполнив свою благородную миссию по отношению к новоявленному будде, съемочная аппаратура поймала в фокус человека, на лице которого застыла снисходительно-робкая улыбка. Он внимательно прислушивался к чему-то, словно старался уловить жалобу мельчайшего, ничтожнейшего муравьишки с самого низа. Наверно, вы уже догадались, что это был директор нашего учреждения, а по его новым чертам вы безошибочно можете судить о прежних, которые… но ша! Камера уже устремилась к очередному выступающему и нашла его в полной готовности к встрече с техникой: застегнутым на все пуговицы, стройным, подбирающим самые интеллигентные выражения и высказывающим самые принципиальные мысли, а также прячущим нечищеные башмаки, потому что, как выяснилось, за столь короткое время навести внутренний лоск легче, нежели внешний…

А камера продолжала делать свое дело, и там, где скользил ее стеклянный глаз, выше становились лбы, осмысленнее взгляды, благороднее позы, скрипели крышки распахиваемых сундуков с духовными богатствами.