— Пи-и! — еще раз попробовал Иван представить фараонов и поперхнулся.

Повернулся к Сеньке:

— А ты говоришь — мошенство. Мошенство-то когда ведь бывает?

— Мошенство само не бывает, — сказал вдруг Василий. — Отчего кража или зло какое? Повесит дурак себе на пузо что есть и носится: часы да золото. Кто и не хочет, увидит. А есть у тебя что дорого — так ты спрячь под спуд и чтоб знал ты да бог! И чтоб не видал даже никто — вот и зариться некому.

И он встал, как будто дом свой дубовый от нас загораживал.

Неделю мы грузились дубом, неделю ели камбалу с кровельного листа, и ни разу не видал я Васильевой молодухи. «Распятая душа» нам служила. Так и снялись в море.

А когда вернулся я в Варну, то узнал вот что: не ухоронил старик свой клад.

С соседнего кордона пришел болгарский офицер с солдатами. Объявил, что обыск будет делать: не прячут ли контрабанды?

Просто хотел кралю Васильеву поглядеть — молодой был, озорной. Василия, он знал, дома не было.

На Васильевой двери замок здоровый. Иванову горницу и смотреть офицер не стал. А сразу велел солдатам замок ломать.

Упреждал его Иван: брось, беды наживешь.

Однако вошел офицер в горницу, походил для виду, под кровать заглянул. Пошутил с молодухой и ушел.

— Прости, — говорит, — служба.

А на третий день сгорел кордон за рекой и никто не вышел — и офицер, и пятеро солдат сгорели. И концов не найти — тло одно на месте кордона осталось.

Допрашивали Василия — да разве по нем узнаешь что? Ничего не найдешь — как в омуте мутном.