Дмитрий бросил пакет на пуфик и потянул из кобуры пистолет. Благо ни предохранителя, ни курка, «выхватил и стреляй», а, будет лишним, и спрятать недолго. Дрон прикрыл входную дверь за спиной и контролировал прихожую, выставив автомат.

Ворчание… Да нет, стон боли, сдавленный, тихий.

Дмитрий бросился на звук: гостиная? Да, оттуда! Влетел в комнату и замер: любимая жена, изрезанная, с красными жуткими точками сигаретных ожогов, была примотана скотчем к «шведской стенке», лесенке, вделанной вертикально в стену, где он иногда занимался физкультурой, когда на спортзал не хватало времени. Руки заломлены назад, голова бессильно повисла. Марина только вздрагивала и тихонько, глухо подвывала.

Пол под ней бугрился блестящими лужицами крови, натекло порядочно.

Дмитрий бросился на кухню, топча разбросанные в изобилии на полу окурки – вон под некоторыми прожжённый линолеум пятнами, да разве до того? Рывком вытащил ящик со столовыми приборами, едва не уронив его себе на ноги, выдернул нож подлиннее и вернулся в гостиную. Пистолет мешал, он сунул его обратно в кобуру, даже не снимая с боевого взвода. Неправильно, но плевать, плевать! Некогда.

Дрон, опасливо поглядывая по сторонам, сунулся в спальню, потом вышел, заглянул на кухню и отправился по коридору к детской.

Дмитрий разрезал скотч рывками, полосовал, не заботясь о том, что местами задевал Марину, чиркал по перекладинам лестницы, время от времени упираясь кончиком лезвия в стену.

Подхватил обмякшее тело, на руках отнёс к дивану, приподнял закрывавшие лицо спутанные, мокрые от крови волосы. Содрал полоску скотча с губ, мешавшую жене не только говорить, но и дышать. Поправил халат, еде державшийся на паре пуговиц – остальные были оторваны. Дела были хуже некуда: вот эта рана на шее – очень плохая; не перерезали совсем, конечно, но близко к тому. Задета артерию, кровь так и лилась упругими толчками, послушная гнавшему её сердцу, выходила наружу, заливая всё.

Вместе с кровью уходила жизнь.

– Митень… Любимый… Убили меня, гады. – Прохрипела Марина. – Злая баба тут была. Очень злая… Красивая, а сука…

– Дрон! – закричал Ватник. – Скорую, быстро! Милицию вызывай! Нашим звони, я этих тварей достану!

Марина уходила на глазах. Бог знает, чего стоило продержаться до этого момента, но силы кончались. И кровь, кровь… Как её остановить при таком ранении? Как? Дмитрий метался по комнате, то пытаясь обвязать отрезанным наискосок куском шторы, то прижать подушку.

Всё было напрасно.

– Солнышко моё, не умирай, не надо! – взывал он, но напрасно. Толчки крови всё слабее, Марина прикрыла глаза, хрипло что-то прошептала. Он не расслышал, наклонился к самым губам, но поздно. Даже дыхания уже не слышно.

– Дрон, – сказал он бойцу. – Где дочка? Где Светочка, ты её видел в квартире?

Тот замялся, опустив взгляд. Автомат уже повесил на плечо: мощная штука, но бесполезная, когда враг уже ускользнул. Опустил телефон, по которому вызывал всех по очереди. Потом тихо сказал:

– В ванной, командир… Не ходи туда, не надо.

Дмитрий оттолкнул его с дороги и бросился в ванную. Что значит – не надо?!

Ванна была налита доверху, до краёв, всю поверхность воды устилали листки с дочкиными рисунками – и старыми, ещё довоенными, блиставшими разноцветием ярких красок, уже слегка расплывшихся в воде, и последними, суше и строже, где было много чёрного.

Все альбомы сюда высыпали, ничего не пожалели, разрисованная бумага лежала плотным слоем, как осыпавшиеся осенью в лужу листья с огромного дерева.