Изменить размер шрифта - +
Перед ней тарелка персиков, бокал на полу рядом с чем-то тёмным. В приоткрытую балконную дверь, то приподнимая тонкую штору, то опуская её, долетал тёплый ночной ветерок.

– Я слышала, как ты приехал…

– Да, любимая. Не стал ночевать в батальоне, хотелось проехаться. Хотелось тебя увидеть.

– Ты ж там начальник какой-то, мог бы и каждый вечер приезжать. – Марина потянулась, нажала кнопку на пульте. И так шёпотом бубнивший что-то телевизор стал совсем немым, просто большим ночником, на экране которого жили своей придуманной жизнью искусственные люди.

– Мог бы, – не стал спорить Дмитрий. – Но у меня больше половины взвода – кавинские, они с меня пример будут брать. А если тревога, где и кого срочно собирать? Не армия получится, а цирк какой-то. Потому и живём в казармах.

Маринка вздохнула, ничего не сказав в ответ.

Села на диване, сдвинув пачку каких-то раскрашенных листов. Дмитрий глянул и только сейчас обратил внимание: они были везде, Светочкины рисунки. На полу, на тумбочках, даже на подоконнике, где их вместе со шторой вяло шевелил ветер. Взял пару наугад, посмотрел: везде они – Дмитрий, Марина и Света. Взявшись за руки, идут то по парку – вон угадываются кованые фигуры, что-то трёхголовое и зелёное, – то явно на морском пляже. Прошлое лето. Нереально синяя вода, кружок жёлтого солнца, убегающее вдаль небо.

– Заметил, что ты везде с автоматом?

Так и есть. Даже на пляже та фигура, что изображала его самого, с ёжиком непослушных светлых волос, одета в пятнистый костюм, и держит в руках растопыренную штуковину. Грабли не грабли, веник не веник… Он везде тёмный; это плохо, говорят, когда на детских рисунках много мрачных красок.

– Заметил.

В телевизоре пошёл рекламный блок, комната осветилась ярче от всех этих клоунов-жевачки-гамбургеров-мобильников. Цветные пятна прыгали по стенам и бродили по полу, прямо по разбросанным листкам рисунков. Рекламу сменила политическая программа – причём песмарийская: увешанная чёрно-белыми знамёнами студия, державная загогулина на полу, гости дорогие – важные такие рыла, вон министр Широштан кулаком трясет, вот микрофон поднесли какому-то дураку в нахлобученице. Слава Богу, хоть без звука всё.

– Зачем ты смотришь эту дрянь? – поинтересовался Дмитрий.

– А что смотреть? «Голос Республики»? Как у нас всё хорошо, а станет ещё лучше? Лучше уж сериалы.

Теперь он промолчал. С каждым днём нарастала трещина в отношениях, углублялась, расширялась. Марина никогда не была сторонницей нахлов, сама первая смеялась над их придуманными символами и высосанными из пальца открытиями, подтверждавшими «древность и славу предков». Но и к России относилась прохладно – есть и есть.

Антарктида с пингвинами вон тоже есть, нам-то до неё что?

Вышел на балкон и посмотрел на тёмный двор, почти пустой – только три машины, да и то одна из них его собственная. Окна везде чёрные, пустые, хотя и рано ещё по довоенным меркам. Людей нет. Люди куда-то спрятались от сложностей жизни.

– Подвинься немного. – Марина вышла вслед за ним с пачкой сигарет и длинной узкой зажигалкой, умело закурила и молча выпустила струйку дыма, сразу унесённую ветром. Нашарила на полу пепельницу, брякнула ей о полку под окном.

Дмитрий смотрел на всё это в немом удивлении: жена не курила. Никогда, даже в куда более склонной к экспериментам юности. И курящих гоняла на улицу: нечего здесь, нечего!

– Удивился? Ну да, закурила… Поработай в продуктовом «Синюке» с утра до ночи, сам закуришь. Это тебе не по городу бегать с важным видом. От этого устаёшь. Вот и нужна какая-то разрядка, – она прочертила в темноте зигзаг тлеющим угольком сигареты.

Быстрый переход