Чтобы опасть к границе на рассвете, выехали затемно. Восход солнца встретили уже на дороге – сперва небо над горами налилось алым, потом жёлтым, осветилось изнутри, а потом и солнце справа выглянуло. Цветущие мирные сады по сторонам, иногда выглядывала тонка ветка железной дороги – она шла параллельно, иногда прячась за холмами, иногда выскакивая ненадолго к самому шоссе. Столбы, шпалы, насыпи.

После расстрела поезда полотно починили, во многом с помощью Восточного соседа: своей техники для полноценного ремонта и укладки новых рельсов в Кавино не было. Поезда шли, но очень редко и в основном пассажирские. Перевозка грузов автотранспортом была надёжнее.

По временному соглашению ЕС-Россия-Кавино все грузы досматривались смешанными комиссиями, чтобы прижать песмарийцам языки о поставке вооружений. Несмотря на то, что ни одного случая обнаружения оружия или боеприпасов – не говоря уж о бронетехнике – не было, «Голос Хорива», европейские и особенно американские телеканалы ежедневно долбили в мозг информацией об ужасных русских, «снабжающих мятежников новейшими установками залпового огня, бомбардировщиками и танками «Армата», тут же уточняя, что западные образцы вооружения значительно лучше.

Ничего личного, просто бизнес.

Поляки, например, захлебываясь от восторга, рассказывали о массовых зверствах ополченцев и бегстве сотен тысяч мирных песмарийцев от ужасов войны. При этом безвизовый проезд в Евросоюз им почему-то так и не дали: только рабочие визы под строгим присмотром служб трудовой миграции. Пропаганда пропагандой, а свои безработные как-то ближе к телу. Да и про дела Второй Мировой, когда бодрые подопечные Цициана Гопченко и тому подобных подонков вырезали поляков сёлами во имя «державной Песмарицы» не упоминалось.

– Ватник, в Шахтинск сейчас не заезжаем? – спросил сидевший за рулём Алихан.

– Нет, проскакивай. На обратном пути с конвоем зарулим, сейчас там делать нечего.

Чеченец кивнул и прибавил газу: дорога, вроде, ничего, можно и погонять. «Уазик» для этого дела был приспособлен примерно как вертолёт для плавания, но кровь-то горячая, пусть. Лишь бы в кювет не уронил, некогда переломы лечить.

Проехали пару деревень, обычных для Южной России: утопающие в буйной растительности небольшие домики, вон журавль колодца торчит, сараи, гаражи. Небогато, но опрятно всё.

– Прямо к погранцам?

– Давай туда, да. К стоянке.

Проскочили пару «лежачих полицейских», громадный указатель «Таможня» на четырёх языках, и подъехали к парному пропускному пункту – с этой стороны наш триколор, с серпом и молотом, с другой стороны – российский. Если не присматриваться, разницы нет.

Да её и не было, все знали, под чьим флагом на самом деле хочется жить, а что пока немного отличаются – ну так пока, дело-то временное.

На стоянке выделялся размерами и раскраской – большие белые буквы OSCE на бортах – «крузак» миссии ОБСЕ, проверяющие от Евросоюза. Возле него топтался водитель, дюжий песмариец в странно выглядевшей здесь (да и везде, если честно) нахлобученице, сдвинутой на затылок, отчего издали был похож на воющую собаку.

– Придурок, – сказал Алихан и припарковался вплотную, обдав выпучившего глаза водителя облаком пыли. Дрон подрулил медленнее, поставил свой «уазик» рядом.

– Шо ж вы вще… – заикнулся было водитель джипа, но Ватник ёмко посоветовал на своём певучем разговаривать с роднёй дома, а здесь русская земля. Ругаться не хотелось, поэтому совет вышел недлинным и почти без мата.

Водитель сплюнул набившуюся в рот пыль и полез обратно в «крузак», ждать хозяев.