Но исполнители зверского убийства так и не найдены, так что… Может, и не всё – слухи.

У всей группы Ватника было муторно на душе. Следователям и безопасникам, прибывшим в мёртвый посёлок, тоже не легче, но они хоть как-то были готовы к увиденному. Да и работа такая, уж нармилиция на покойников насмотрелась.

– Не совсем. Но в связи, – непонятно ответил Ворон, садясь рядом. – Командир, не могу я больше. Не страшно мне, а… Ну, плохо, короче. Уехать я хочу.

– Дезертирство, боец Воронов. Расстрел это по законам Кавинской Республики, сам знаешь. Без вариантов.

– Да знаю, я… Слушай, ну отпусти ты меня. Нет, не отпусти – тебе же нельзя так сказать. Сделать… Я путано сейчас говорю, короче. Оружие оставлю, всё казённое здесь положу в казарме…

Ватник повернул голову и посмотрел на подчинённого.

Ворона мелко трясло, как в лихорадке. Если уж всегда уравновешенный Шлёма вечером того дня напился в хлам в своей комнатушке, плюнув на все приказы, и до ночи пел протяжные еврейские молитвы, часто-часто кланяясь своему невидимому богу, то что говорить о молодёжи… Дрон уехал ночевать к жене, хоть какая-то разрядка. Это всё Ватник понимал, и ни тому, ни другому не препятствовал. А Ворон сломался совсем. Напрочь. Просто не сразу.

– Мы здесь по своей воле, боец. Не мобилизованные, как песмарийцы. Не от дури, как их «вбивци». Сами пришли в ополчение, Родину защищать. Кто не хочет – и не приходил бы.

– Да я бы лучше сейчас свои три года за магнитолы отсиживал, командир. Знал бы – в КПЗ остался, крест на пузе. Силой бы на волю не выгнали. Отпусти, а? Сделай вид, что послал меня куда, спецзадание там, по гражданке. А я успею до границы, у меня родня там, под Воронежем, в Хвощеватке. Я ж тихо. И машина есть подходящая…

Своего автомобиля у Ворона отродясь не было, так что у «подходящей» машины явно был хозяин, которого с утра ждут неприятные открытия.

Ватник вспомнил почему-то даже не Бычу, и уж, тем более, не Завойского – юного Стефана Горло. Вот запал он ему в душу, тот взгляд застывших глаз в никуда.

– Машину не воруй. Грех это, зачем он лишний на душе. Если не можешь воевать – уходи, другие на твоё место найдутся. Говорун мне башку снимет, когда узнает, но… Короче, оружие, форму, жетон – всё оставляй и уходи. Мог бы тебя на губу отправить, а то и под расстрел, но не стану. Здесь все по своей воле, Ворон.

Тот вскочил и начал почему-то кланяться, низко, едва не плача. Губы трясутся, лицо всё сморщилось, а Ватник смотреть на это не мог.

– Сейчас иди, днём. На попутках, как хочешь, езжай. Против Кавино ты воевать никогда не будешь, а что сбежишь… Значит, судьба такая. Иди, не рыдай тут.

Поскольку сам Разин поиски не начинал, бойца хватились только к вечерней поверке. Хватило ему почти весь день, чтобы уехать, не хватило? Кто его знает. Не попался, и больше никогда Ворона Ватник не видел. Зато наслушался про него от души: сперва был мощнейший втык от Васина, ревевшего у себя в кабинете белухой, потом приехал Венич, посмотрел на аккуратно сложенную форму, жетон поверх, автомат в углу.

Не орал. Но от разговора с заместителем наркома Ватнику проще не стало, хоть и стоял на своём: дезертирством не считаю, ушёл и ушёл, свободный человек. Оружие оставил, значит, не может больше.

– А если все уйдут, а? Все уйдут, и никто не будет Родину защищать, Ватник?

– Я-то здесь. И вы здесь. Найдётся, кому. У него срыв был нервный, а психологов у нас нет. Поломался человек из-за… Ну, вы в курсе, что мы в Тюневке нашли. Вот Ворон у меня за спиной и стоял в тот момент.