– Ну, московские-то власти так не скажут…

– Я просто для примера. У нас-то именно так. И Цициан Гопченко, сука фашистская, подстилка Гитлера, теперь национальный герой, вы же в курсе? А мы должны это всё дерьмо глотать и радоваться. Но, почему-то не хотим. И нахлобучениц не хотим, пусть в них желающие расхаживают.

– А вы, Дмитрий, знаете, что ваша позиция даже в России многими называется «рашисткий империализм» и «недооценка демократических устремлений песмарийского народа, тянущегося к европейским ценностям»? Опять же – народы разные, страны разные…

Иванов явно провоцировал. Ему интереснее была не политическая позиция этого местечкового паренька, а его реакция на сказанное.

– Шапка – что. Шапки-то чепуха. Главное, чтобы они головы не заменили, а у меня даже отец, чистокровный русский, мастер с нашего НПЗ, этой дрянью заразился. Я вообще не учёный: один мы народ, разные – пусть там академики разбираются. Но кроме шапок и диалекта – в чём разница-то? Европейский выбор? Так и Россия не в Африке. А мы здесь жили и жить будем, по-своему.

– Так-так… Ясно, хорошо. Но согласитесь – у нахлов тоже своя правда. Воняет от неё Гитлером, но она есть.

– А у нас своя. За неё и умираем, Максим Александрович.

Иванов сел на место и пристально посмотрел на Ватника:

– Вы знаете… Я не наивный человек. И войн повидал, и патриотов, и предателей. Везде по бывшему Союзу такая петрушка, выгодно это «уважаемым западным партнёрам». Но вы всё правильно понимаете, это ценно. Думаю так: насчёт Алексеева у вас довольно обоснованные сомнения, мои люди этот вопрос прорабатывают, но пока далеки от результатов. Если что-то ещё будет, сообщите.

– А пока?

– А пока служите на отведённом вам участке. – Иванов наклонился над столом, приблизил голову к Ватнику. – И наступление – будет, вам я могу это сказать. Достойны. Но пока это военная тайна, и, если сведения уйдут дальше кабинета, кара будет мгновенной, поверьте. За фото с номерами Ронсона и Миньковска отдельная благодарность. Это отличный способ контролировать их перемещения, номера-то. Представляю вас к офицерскому званию, доложу Бунчуку. Если бы весь телефон Завойского принесли, было бы ещё ценнее, ну да поздно пить боржоми.

– Служу Республике! – подскочил Дмитрий.

– Вот и служите. А мы с вами ещё поработаем. Знаете, я куда только ни приезжал, многое видел, такие люди как вы – и есть будущее. И Абхазии, и Южной Осетии, и Донбасса. На вас всё держится, хоть ордена со званиями часто получают другие. Семью вывозить не планируете?

– Никак нет! Да и что им угрожает – я маленькая сошка.

– Сегодня маленькая, завтра большая… Ну, как знаете. Я вас понимаю, хотя сам бы не выдержал в таких условиях, перевёз бы. В России помогли бы устроиться.

– Наша здесь земля, Максим Александрович, на ней и жить будем. Вам всё равно не понять нас в чём-то.

– Идите. Телефон мой у вас есть, но ничего секретного не говорите, если что – договоримся о встрече. Не понять… Да, может, и не понять.

Дмитрий пожал сухую жёсткую руку Иванова и козырнул.

А дома снова было неладно. Район сегодня обстреливали нахлы, Светочка с бабой Люсей полдня просидели в подвале, Маринка вырвалась с работы уже поздно – ни ужина, ни спокойствия в душе. К тому же, похоже, выпила немного, слишком уж размашистые жесты, слишком много крика…

– Мариш, я всего на пять минут.