– Я тебе так скажу: Бунчука он снять не может. А вот Звягина отправить в отставку, не говоря уже о нас, грешных, пожалуй, что да. Съезди, поговори. Не убудет.

Ватник козырнул и вышел.

Вечером – так вечером, вопросов нет. Тем более, что днём он поехал на кладбище, где силами взвода похоронили Бычу. И ведь бандит был, руки в крови, но – старинный друг, да и жизнь ему, Ватнику, спас, как ни крути. Постоял, посмотрел, как опускают простенький сосновый гроб на ремнях в яму, как закапывают. К криво сколоченному кресту примотана проволокой табличка «Быча Виталий Станиславович, 13.07.1988 – 28.06.2019». Точно, днюха же совсем недавно была, а он, Дмитрий, и не поздравил.

И поругались, и сам на позициях был.

– Нормально всё, командир? – старший из могильщиков подошёл, потирая мозолистые от лопаты ладони.

– Нормально…

Дал ему пару бутылок водки, блок сигарет – этому как ребёнок обрадовался, денег немного. Положил цветы, купленные тут же на кладбище у деда-пенсионера, да и пошёл. Попрощался. За каждым прощанием у одного дальнейшая жизнь, а у другого – вид на близкий сосновый потолок, пока черви не сожрут.

В кабинете Максима Александровича с неброским прямоугольником таблички «Иванов» без должностей и званий, Дмитрий появился часов в восемь вечера. Наркомат обороны, где кабинет и располагался, жил своей жизнью: люди в коридорах, шум голосов, откуда-то из-за неприкрытой двери треньканье старинного матричного принтера – головка пробивает истрёпанную ленту для пишущей машинки, потом подтягивается на проводах и заново, заново.

Охрана пропустила без вопросов: удостоверение, да и записан он был в журнале на сегодня. Второй раз за день.

– Максим Александрович? Старший сержант Разин по вашему приказанию…

Иванов оторвался от ноутбука, на котором десятью пальцами печатал что-то, махнул рукой:

– Заходите, заходите, Дмитрий! Без этого всего… Уставщины вашей.

Он наклонился опять над клавиатурой, быстро допечатал что-то и захлопнул крышку. Ватник сел к столу – не для переговоров, коротенький совсем, два-три человека поместятся. Не любил, видимо, незаметный человек с безразмерными полномочиями многолюдства.

– Алексеева я уже… опросил. Остался немного в непонимании, поэтому решил выслушать вас. Расскажите про тот вечер. Кстати, а кого вы сегодня хоронили?

Ватник растерялся. Хорош жук, смотрящий по всей республике, а в курсе, куда скромный комвзвода днём ездил.

– Друга, товарищ Иванов. Друга детства. Он… погиб.

– Мои соболезнования, – ровно, словно о погоде, сказал Максим Александрович. – А ведь он вас на встречу в ресторан и вызвал три дня назад, верно? Как-то всё интересно складывается.

В общем, не Дмитрию было тягаться со знавшим, кажется, обо всём товарищем с Востока. Рассказал всё, как было, включая нехорошие намёки Завойского на причастность Бунчука к деньгам от НПЗ, пересказал разговор с Томом и Боженой, потом – о стрелке на берегу реки.

– Так. Ронсон и Миньковска, ясно-ясно… Вы продолжайте. На карте покажите, где сгоревшие машины с телами остались. А что в нармилицию или сразу Алексееву не сообщили?

Вывернув Разина наизнанку без единой не то, что угрозы – вообще не повышая голоса, Иванов встал и прошёлся по кабинету. Потом остановился и, повернувшись к Дмитрию, спросил:

– У вас позывной такой… Броский. Говорящий. Скажите, а вы почему вообще воевать пошли? Взяли бы жену, дочку, на машину – и в Россию. Никто бы не осудил.

– Максим Александрович… Вот вы в Москве живёте? Нет, мне конкретика не нужна, я не выведываю.