Ицхак заканчивал кафедру темпоральной лингвистики Гелиопольского университета – за границей учился, подлец, в Египте. Гордясь семитскими корнями, Ицхак неизменно именовал Египет «страной изгнания» и «державой Миср». Наш бухгалтер не любит, когда Ицхак называет Египет «Мисром». Говорит, что это неприлично.

    Бухгалтер у нас женщина, Истар-аннини. Аннини училась с нами в одном классе. Была отличницей. Даже, кажется, золотой медалисткой.

    Изучая темпоральную лингвистику, Ицхак набрел на простую, дешевую и практически безошибочную методику прогнозирования.

    Запатентовался, взял лицензию и начал собирать сотрудников.

    Ицхак позвонил мне грустным летним днем. Я лежал на диване и плевал в потолок. Потолки у нас в доме высокие, поэтому я ухитрился заплевать и стены, и самого себя, и диванную подушку, набитую скрипучими опилками.

    – Баян? – произнес в телефоне мужской голос.

    – Это кто? – мрачно спросил я.

    В трубке хихикнули.

    – Угадай!

    Я уже хотел швырнуть трубку, но на том конце провода вовремя сообразили:

    – Это я, Ицхак.

    – Сукин сын, – сказал я.

    Ицхак обиделся. Сказал, что по семитской традиции голубизна крови передается по материнской линии. И чтобы я поэтому не смел ничего говорить плохого о его происхождении.

    – Я знаю, что ты по матери голубой, – сказал я.

    Ицхак подумал-подумал и решил больше не обижаться. У него было хорошее настроение. Такое хорошее, что из телефона аж задувало.

    – Баян, дело такое… Нет, по телефону нельзя. Я приду.

    – Не вздумай, – сказал я.

    Но он уже повесил трубку и через час с небольшим нарисовался у меня в квартире.

    Мурзик проводил его в мою маленькую комнату. Я сел на диване, отодвинул ногой пыльные пивные бутылки и мутно уставился на Ицхака.

    Ицхак был отвратителен. Его длинный, перебитый в двух местах нос – будто вихляющий – свисал почти до губы. Губы оттопыривались, причем верхняя нависала над нижней. Глаза сияли. Они всегда были у него лучистые, странно светлые. Ицхак называл их «золотистыми», а мы, его одноклассники, – «цвета детской неожиданности».

    На нем были черные идеально отутюженные брюки со стрелочками, которые все равно мешковато болтались на его тощей заднице. Пиджак малинового цвета с искрой источал запах парикмахерской. Редеющие темные волосы были гладко зализаны и чем-то смазаны.

    Он сел на принесенный Мурзиком из кухни табурет, предварительно проверив, не подкосятся ли ножки. Достал из кармана огромные часы, щелкнул крышкой. Часы фальшиво исполнили Национальный Вавилонский Гимн.

    – Это еще зачем? – спросил я злобясь. На мне были черные трусы до колен и майка.

    – Чтобы ты встал, – добродушно ответствовал Ицхак. – Гимн полагается слушать стоя.

    Я действительно встал. Мурзик подал мне халат, полосатый, с дыркой под мышкой. Я всунулся в халат и обернулся теплыми полами.