Изменить размер шрифта - +

— Тувек, — сказала она тихо, — теперь я понимаю. Что, по-твоему, с тобой сделают?

— Ни одна женщина не знает Обряда, — сказал я.

— Верно. Но женщина знает, что мужчины остаются в живых после этого.

Не должна ли я думать, что ты слабее их? Ты, лучший из всех?

— Я не боюсь ничего этого, — сказал я заносчиво, потому что она слишком много хотела от меня в этот момент, — но я думаю, что могу умереть. Вот и все.

Потом я увидел, что ей тоже нелегко, что она говорит так, потому что боится. Ее руки сжали меня.

— Котта, — сказала она, — ты слышишь?

Я резко обернулся, опять рассердившись. Я думал, мы были одни в палатке. Теперь я увидел тень позади станка, слепую женщину-целительницу.

Большие руки ее лежали на коленях. Странное дело было с Коттой: хотя глаза ее не были зрячими, казалось, она видит все. Мальчишки узнавали это очень рано, когда пытались украсть что-нибудь из ее вещей. Она была высокая, почти как мужчина, кожа да кости, ее слепые зрачки светились сквозь шайрин, как сланец. Она часто оказывалась там, где ее не думаешь встретить. Она помогала женщинам в родах, лечила болезни и раны и часто бывала с моей матерью. Среди женщин крарла ходили разговоры, что Тафра умерла бы вместе со своим отпрыском, если бы Котта не помогала при родах. Я появился наутро после победы дагкта Эттука в какой-то битве с одним из крарлов скойана, но Тафре при моем рождении пришлось труднее, чем любому воину в битве. Она не зачала больше ни одного ребенка, и кое-кто говорил, что это тоже дело рук Котты, так как вторые роды оказались бы роковыми для чужачки-суки, жены Эттука.

Эмалевые серьги Котты зазвенели, когда она пошевелилась и уставилась прямо на меня, как будто она видела каждую черту на моем лице.

— Ты сомневаешься насчет татуировки, — сказала она.

— Ни в чем я не сомневаюсь, — сказал я, взбешенный и холодный, каким можно быть только в четырнадцать лет.

— Ты хорошо делаешь, что сомневаешься, — сказала она, заставив меня почувствовать себя идиотом. — Как ты говоришь, но может плохо подействовать на тебя. Тем не менее я осмеливаюсь утверждать, что ты оправишься, как и после укуса змеи. Но мне интересно, не потратят ли они впустую свои чернила.

Я не понял. Я уже собирался бросить ей какие-то резкие слова и покинуть палатку, когда Котта, без какой-либо очевидной причины и связи, добавила:

— Этот станок из города Эшкир. Однажды среди палаток была женщина из Эшкира.

Я бы не придал этому никакого значения, но только Тафра как-то странно застыла неподвижным серым изваянием.

— Почему ты говоришь о ней? — вскоре спросила она. — Она была рабыней, которую украли воины, и она убежала. Что еще тут может быть?

— Верно, — сказала Котта, — но она видела, как он появился, — и она кивнула в мою сторону. — Она стояла на коленях позади тебя и держала тебя, а ты разодрала ей руки от боли. Она была молодая и сильная, но ей тоже предстояло выплеснуть в мир своего ребенка. Интересно, что с ней стало в этих дебрях.

Все это казалось мне невразумительным. Меня удерживало только натянутое, как кожа вокруг раны, лицо матери.

Потом Котта сказала мне:

— Ты не умрешь завтра, молодой самец. Не бойся. Если ты заболеешь, Котта позаботится о тебе.

Она как будто заколдовала меня. Все дневные тревоги исчезли, как исчезает мрак, когда солнце поднимается в небе.

Я вышел освежевать моих оленей, а потом, когда крыша из облаков над горами заиграла красной, пурпурной, желтой и черной красками, как на воинском одеянии, которое моя мать ткала для меня, я выбрал место у огня и в последний раз поел как мальчик.

Глава 2

В ту ночь приходится спать на новом месте вместе с другими мальчиками, которым наутро предстоит посвящение в мужчины.

Быстрый переход