Всем остальным - туловищем,
конечностями, органами - он пренебрегал, и тело начало разрушаться. И
упомянутое отсутствие чистоплотности, и нищета, и недостаточность времени,
которое он отводил на сон, и неразборчивость и нерегулярность в еде - все
это происходило от презрения к телесной оболочке. Разносторонне одаренный
человек, изящный лингвист и искусный физик, талантливый естествоиспытатель
и глубокий психолог, Марат жил в интеллектуальном уединении, не терпя
каких-либо помех. Он соглашался на погружения и проводил в наполненной
лекарствами ванне целые дни исключительно потому, что она остужала и гасила
пожиравший его огонь и, следовательно, позволяла нагружать мозг работой, в
которой была вся его жизнь. Но долго терпевшее тело отомстило уму за
страдания и небрежение. Нездоровые условия физического бытия влияла на
мозг, и от этого проистекала отличавшая его характер в последние годы жизни
и приводившая в замешательство смесь ледяной циничной жестокости и
болезненной чувствительности.
Итак, тем июльским вечером Друг Народа сидел по пояс в лекарственной
настойке, голова была обмотана грязным тюрбаном, а костлявая спина прикрыта
жилетом. В свои пятьдесят лет он уже приближался к гибели от чахотки и
прочих недугов, и, знай об этом Шарлотта, у нее не появилось бы желания
убить его. Болезнь и Смерть уже отметили Марата, и ждать оставалось
недолго.
Письменным столом ему служила доска, положенная поперек ванны; сбоку,
на пустом деревянном ящике, стояла чернильница; там же находились несколько
перьев и листов бумаги, не считая двух-трех экземпляров "Друга Народа". В
помещении, кроме шуршания и скрипа гусиного пера, не раздавалось ни звука.
Марат усердно редактировал и правил гранки предстоящего выпуска газеты.
Тишину нарушили голоса из соседней комнаты. Они понемногу проникли
сквозь пелену сосредоточенности и наконец отвлекли Марата от трудов; он
утомленно заворочался в своей ванне, минуту прислушивался, и недовольно
рявкнул:
- Что там происходит?
Дверь отворилась, и вошла его любовница Симона, выполнявшая всю черную
работу по дому. Симона была на целых двадцать лет моложе Марата, но
неряшливость, к которой она привыкла, живя в этом доме, затушевала признаки
некоторой ее миловидности.
- Тут молодая женщина из Кана, она настоятельно требует беседы с вами
по делу государственной важности.
При упоминании Кана тусклый взгляд Марата загорелся, на свинцово-сером
лице ожил интерес. Ведь это в Кане старые враги - жирондисты - подстрекают
к бунту.
- Она говорит, - продолжала Симона, - что писала вам сегодня утром, а
сейчас сама принесла вторую записку. Я сказала, что вы никого не принимаете
и...
- Подай записку, - перебил он. Положив перо, Марат выхватил из рук
Симоны сложенный листок. |