- На твоем примере убеждаюсь, что старость - не радость, - объявил Казарян.

- Да иди ты... - послал его куда-то Смирнов, спустил ноги, помотал мутной головой и решил: - Пойду умоюсь.

Он пустил холодную струю себе на затылок и так, согнувшись, терпел долго. Замерз до дрожи, прекратил издевательство над собой, жестким полотенцем беспощадно вытер волосы. Глядя в зеркало, бережно расчесал жидкую свою шевелюру и, причесываясь, понял, что настроение у него неплохое, рабочее настроение.

Сначала рассматривали казаряновские фотографии. Фотографии были доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:

- Читай, Алик.

Алик читал минут пятнадцать. Слушали внимательно, потому что по порядку изложенная, по пунктам осмысленная, в перспективе рассмотренная история эта оказалась страшненькой и таила в себе смертельную опасность. После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:

- Хорошо поработал, Алик.

- Общевато несколько. Конкретики бы прибавить, - не мог не покритиковать Виктор.

- Нам нужен предупреждающий об опасности документ, который завтра должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского парламента известным журналистом Александром Спиридоновым. Этот документ имеется. А конкретику... Конкретику, если она понадобится, предоставим комиссии после веселых приватных бесед с некоторыми фигурантами этого дела. - Смирнов, сам того не ощущая, вновь стал действующим милицейским полковником, разрабатывающим серьезную операцию. - Беседы эти будут проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию. Фигуранты, я думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.

- И самого главного трясти будем? - спросил Казарян.

- Если бы он был самым главным! Он всего только главный над этим спецназом. - Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя. Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.

- А если уйдет? - Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая молодость.

- Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак - твердо знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы нагло - чем раньше, тем лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева, Виктор, Федоров за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.

- Каким Бартеневым? - не спросил - ахнул Виктор.

- Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян. - Дурачком-всадником на белом коне.

Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы, Смирнов миновал вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил у нужной ему двери.

Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.

- Чем могу быть полезен? - сказал он строго.

- Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не ведая, что собеседнику все известно о нем: - Полковник МУРа в отставке Смирнов.

Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно представляясь:

- Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю вас.

- В дверях? - поинтересовался Смирнов.

- Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно: - Слушаю вас.

- Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, - ласково сказал Смирнов.

...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян: ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил блуждающий свой взор. На фотографии остановил.

- Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, - сказал он Диме.