|
Домики на удивление почти что одинаковой высоты и схожей архитектуры. И это не случайно. Костеры издавна населяли скромные, независтливые люди, не любившие выделяться и тем более хвастаться друг перед другом ни нарядами, ни домами, ни богатством, и, как рассказывают старожилы, даже местные купцы одевались не намного лучше других горожан и не сорили деньгами. В центре Костер у базара на небольшом холме укрепилось самое высокое здание — старый заброшенный монастырь. Он не охраняется государством, оборудован под склад тары, но не потерял своей величавости и как любая художественная древность преисполнен таинственности и вызывает у туристов закономерный интерес и даже почтение. У подножия монастыря, почти вплотную с его широкой стеной, в бойницах которой прячутся от дождя птицы, протекает тихая речка Стера, настолько спокойная, что отражение монастыря в ней почти не колеблется и в безветренную погоду похоже на объемную фотографию.
В сотне метров от монастыря Стера сужается, течение ускоряет бег, особенно в том месте, где входит в покрытые досками берега. Здесь костерские женщины полощут белье. Как правило, подвозят его мужчины, на тачках или мотоциклах, потом становятся рядом с женщинами, тщательно выжимают выполосканные ими вещи и складывают в тазы. Среди мужчин встречаются и мужья, и отцы, и сыновья, и даже женихи. В Костерах полоскание белья носит чуть ли не ритуальный характер, к нему относятся уважительно и понимают, что если юноша у всех на виду пошел с девушкой полоскать белье, то у него к ней не только любовь, но и самые серьезные намерения. Одинокие женщины полощут белье сами. Костерчане вздыхают, жалеют их в это время, хотя и в другое им живется не сладко. На противоположном от монастыря берегу речки поблескивают песчинки серебряного пляжа. В большом городе его наверняка назвали бы золотым, но костерчане из-за скромности, а может, от недостатка фантазии не решились на это. Прямо за пляжем разлетаются во все стороны заливные луга, окаймленные в черте горизонта еле видимыми и пылающими при закате лесами. Местные жители прежде не ощущали красоту Костер — и, видимо, потому что привыкли к ней и потому что в своем отечестве все кажется обыденным. Но после того, как на лето к ним стали приезжать люди из больших и известных городов, костерчане не упускали случая похвалиться перед ними своей природой. — Вы только посмотрите-е-е! — торжественно и протяжно произносили они. — Какая красота-а-а! Воздух како-о-о-ой! Чистота-а-а! А молоко-о-о? Настоящее-е-е! Приезжие, широко раскрыв очи, глазели на дивную местность, заглатывали упоительно свежий воздух, как малые дети к соске припадали к крынке молока и без раздумий и торгов снимали жилье, стоившее вдвое дешевле, чем на юге, и проводили отпуск среди спокойствия и березово-сосновой благодати, как страшный сон вспоминая дикарский отдых на Черноморском побережье. И что удивительно: даже никогда не жившему здесь человеку Костеры начинали казаться родными и близкими. Видимо, играла роль генетическая связь с предками, которые обитали в таких же малых селениях среди лесов и полей. О природных прелестях Костер еще знали только дотошные туристы и немногочисленные отдыхающие, а слава городка как центра уникальной лаковой живописи к этому времени перешагнула границы области и даже страны. Началось с того, что в двадцатые годы три костерских мастера организовали художественную артель «Народная живопись». До этого они писали иконы, но уже в предреволюционные годы спрос на религиозный инвентарь явно уменьшился. Да и нелегко было угнаться за мастерскими больших городов, где давно уже перешли на промышленный способ производства. Там каждый мастер рисовал только отдельную деталь иконы, а та, как по конвейеру, передвигалась от одного работника к другому. — Разве это дело? — вздыхали костерские мастера. — Всю жизнь рисовать волосья у Николы-чудотворца?! Разве тут разойдешься?! Вздыхали мастера, каждый в одиночку бился над иконой, стараясь придать ей своеобразие, но покупатели этого не понимали, предпочитая настоящему искусству более дешевые поделки, заполнявшие иконный рынок. |
