Вот так Сука вернулась в свою Тюрьму.

И след за ней простыл. Я кричала на ее, рассердившись, что позволила так легко себя обмануть и оказалась беспомощной против привычки жить в неволе. Я уже начала надевать сапоги, но это страшное серое утро перепугало меня. Иногда мне кажется, что мы находимся в склепе, большом, просторном, многоместном. Смотрела на мир, окутанный серым Мраком, холодным и неприятным. Тюрьма не вне нас, она внутри каждого из нас. Возможно, мы не умеем без нее жить.

За несколько дней, еще до того, как выпал большой снег, я видела полицейский «Полонез» у дома Большой Ступни. Признаюсь, я обрадовалась, увидев машину. Да, я получила удовольствие от того, что Полиция наконец пришла к нему. Я разложила два удачных пасьянса. Представляла себе, что его арестуют, выведут в наручниках на руках, конфискуют запасы проволоки, заберут пилу (на это Орудие следует выдавать такое же разрешение, как на оружие, потому что она сеет среди растений большие разрушения и опустошение). Однако автомобиль уехал без Большой Ступни, быстро сгустились Сумерки и пошел снег. Сука, которую снова закрыли, выла весь вечер. Первое, что я увидела утром на прекрасном, безупречно белом снегу, это неуверенные следы Большой Ступни и желтые пятна мочи вокруг моей серебряной Ели.

Вот что я вспомнила, когда мы сидели на кухне Матоги. И своих Девочек.

Матога, слушая рассказ, сварил яйца в мешочек, и подал их на фарфоровых подставках.

— У меня нет такого доверия к органам власти, как у тебя, — сказал он. — Все нужно делать самому.

Не знаю, что он имел тогда в виду.

3. Вечный Свет

Все, что из земли придет,

В землю снова и падет.

Когда я вернулась домой, уже совсем рассвело, и я совсем потеряла бдительность, потому что мне снова казалось, что я слышу топот Девочек на полу в сенях, вижу их вопросительные взгляды, сморщенные лбы, улыбки. И тело сразу приготовилось к ритуалу приветствия, к нежности.

Но дома царила пустота. Холодная белизна вплывала сквозь окна мягкими волнами, и огромное открытое пространство Плоскогорья настойчиво лезло внутрь.

Я спрятала голову Косули в гараже, где было холодно, подбросила дров в печь. В чем была, пошла к кровати и заснула, будто неживая.

— Пани Янина.

И через мгновение снова, громче:

— Пани Янина!

Меня разбудил голос в сенях. Низкий, мужской, робкий. Кто-то стоял и звал, повторяя мое ненавистное имя. Я рассердилась еще больше: мне снова не давали спать и называли по имени, которое я не воспринимаю и не люблю. Его дали случайно и бездумно. Так бывает, если Человек не задумывается над значением Слов, и тем более Имен, употребляя их наугад. Я не позволяю, чтобы ко мне обращались «пани Янина».

Я встала и отряхнула одежду, потому что вид она имела не самый лучший — я спала одетой уже вторую Ночь, — и вышла из комнаты. В сенях, в луже растаявшего снега, стояло двое сельских мужиков. Оба были высокие, крепкие и усатые. Вошли, потому что я не заперла двери и, пожалуй, справедливо чувствовали себя из-за этого неудобно.

— Мы бы вас хотели попросить, чтобы вы туда пришли, — хрипло сказал один из них.

Улыбнулись, словно извиняясь, и я разглядела, что у них одинаковые зубы. Я знала этих двоих, они работали на вырубке леса. Видела их в магазине в деревне.

— Я только что оттуда вернулась, — пробормотала я.